Вырвана из газеты 3134 года: „За разработку аппарата, названного „Машиной времени", коллективу фабрики „Время" присвоить Государственную премию имени постоянной Планна".
Ах, какой это был мальчик! Ему говорили: «Дважды два?» — он говорил: «Четыре!» «Двенадцать на двенадцать?» — настаивали недоверчивые. «Сто сорок четыре», — следовал ответ. «Дай определение интеграла», — не унимались самые дотошные. «Интеграл — это...» — и дальше шло определение. И все это в четыре года. Малыш, карапуз, он удивлял своими способностями прославленных профессоров и педагогов. Даже один академик урвал несколько часов, чтобы посмотреть на малыша. Академик тоже задавал вопросы, ахал, разводил руками. — Природа бесконечна и полна парадоксов, — произнес он. — Ах, профессор, — устало возразил Ваня (так звали мальчика), — пустое. Природа гармонична, парадоксы вносим в нее мы сами. Это уж было слишком. Академик вскочил и, оглядываясь на мальчика, попятился к двери. — Дважды два — четыре. Так и передайте всем! — весело закричал мальчик вместо прощания. Таков был Ваня. Исключительный ребенок. И это тем более удивительно, что родители ему попались совершенно неудачные. Как будто не его родители. Может быть, каждый из них в отдельности и любил малыша, но вместе у них это никак не получалось. Отец считал, что гениальность мальчика — итог наследственных качеств его, отца. Мать доказывала обратное. А сын только посмеивался. Но легче от этого не становилось, Родители ссорились чаще и чаще. Доступ педагогам и профессорам был закрыт. Широкая общественность вскоре позабыла о Ване. Но мальчишка перехитрил всех. Он завалил свою комнатушку всякими деталями и с увлечением играл в детский «Конструктор». Да, да, в обыкновенный «Конструктор». Но когда ему попались первые радиолампы... Он прямо задрожал, увидев эту штуковину впервые, И сразу понял, какие возможности таит эта игрушка. Конечно, игрушка. Ведь Ване шел всего пятый год, и он еще не знал, что радиоприемники, телевизоры, мотоциклы, самосвалы и экскаваторы — все это техника всерьез. Он полагал, что взрослые просто- напросто играют во все это. Отец Вани, механик мастерской по починке радиол и магнитофонов, таскал сыну испорченные лампы, а тот потихоньку постигал их конструкционную мудрость. Полупроводниковые детали складывались в особый коробок. Однажды, когда отец заглянул в чуланчик, сын протянул ему небольшой ящичек. — Вот, — сказал он, удовлетворенно потирая ладошки. — Учти, это только начало. В руках отца сиял голубым экраном маленький игрушка- телевизор. — Да-а-а... — только и сказал отец, восхищенно покрутив головой. Потом подумал, пожевал губами и добавил: — Парень, видать, в меня. Следующим утром он показал эту штучку сослуживцам, хитро подмигнул и сообщил: — Моя работа. Истинный смысл слов остался непонятым, и механика повысили в должности. Теперь начальники частенько отводили его в сторону и доверительно сообщали: — Кузьма Серафимыч, вот тут у нас что-то не получается. Как бы это сделать... — Давайте, — небрежно обрывал Кузьма и забирал чертежи. Он был простым человеком и не любил разводить канитель. Дома чертежи передавались Ванюшке. — Общественная нагрузка, — ухмыляясь, пояснял отец. Ваня молча рассматривал схему, потом брал красный карандаш. — Вот здесь, здесь, здесь... — карандаш так и порхал по листам, — изменить!.. Мальчишка работал с охотой, а взамен требовал лишь исправных деталей и книг по новинкам техники. Но однажды отец пришел в ателье и сам отозвал начальника в сторону. — Все, — сказал он. — Что все? — не понял начальник. — Все, не могу больше изобретать, — отрезал Кузьма Серафимович и загадочно добавил: — По семейным обстоятельствам. — А как же... — запротестовал было начальник. — Не раньше чем через четыре года! — Разговор был исчерпан. Начальник, конечно, не знал, что не далее как вчера вечером Ваня отказался принимать заявки. — Папа, — сказал он мягко, — теперь я не могу отрываться по пустякам, Я наткнулся на настоящую идею. Четыре года — и я сделаю такую игрушку, что все ахнут! Четыре года. Отец знал железный характер сына и не стал возражать. Он только с видом сообщника заметил: — Четыре? Может, и за три справимся? — Нет, пока что я не управляю временем, — задумчиво ответил Ваня. Он быстро посмотрел на отца и вдруг спросил: — А как ты думаешь, что такое время? — Время? — лоб отца собрался морщинками. — Ну, это когда... — Ах, опять эти неточные формулировки! — досадливо перебил сын. Кузьма Серафимович повернулся и осторожно вышел. То, что он услышал, закрывая дверь, было совсем непонятно. — Минута живет шестьдесят секунд, да, да, живет, живет! — И дверь захлопнулась. Из всего этого только утонченный специалист понял бы сразу, что мальчик решил разгадать тайну времени. Да, Ваня решил соорудить машину времени. И он добился своего. В это трудно поверить, доказательств, как говорится, никаких. Никого, я повторяю, никого не допускал Ваня к опасным экспериментам с машиной. Только меня, приятеля его детских игр. — Люди еще узнают об этом, узнают, — твердил он, когда мы оканчивали очередной опыт и шли на улицу играть с детворой в незатейливые старинные игры. «Казаки- разбойники», «Палочка-выручалочка» — они рассеивали нас, делали, ну, что ли, более земными. Разумеется, по сравнению с игрой, придуманной Ваней, они казались примитивом и нелепицей. Машина позволяла уноситься в восхитительные дали будущих эпох и погружаться в глубины прошлого. Особенно нравились нам рыцарские турниры. Грязь комьями летела из-под копыт лошадей, а всадники в красивых латах лупили друг друга мечами и ломали копья. Как правило, все оставались в живых. Мы устраивались где-нибудь рядом и листали Вальтера Скотта, сравнивая приключения героев с реальностью. Понятно, после такого жмурки во дворе выглядели как наскальные изображения дикаря рядом с киноэкраном. Кстати, бывало, что и наскальные изображения вырубались на наших глазах — когда мы уходили в седую древность. Какие-то лохматые мужики так отделывали стенки пещер, что только искры сыпались. И тем не менее мы возились вместе с детворой нашего родного двора. — Так надо, — говаривал, бывало, Ванюша. — Осторожность и еще раз осторожность. Мы не должны отличаться от всех. — Он не хотел, чтобы не доведенная до совершенства машина попала в чьи-нибудь руки. — Машину поломают, — уверял он, и я, разумеется, соглашался с ним. Когда настал период погружения в прошлое и ухода в будущее, мы перенесли сеансы на ночь. Соседи по дому, попадающие в сферу действия машины, уносились вместе с нами. А поутру рычаг времени приводился в нормальное положение, соседи вставали и как ни в чем не бывало шли на работу. Каждый из них полагал, что в эту ночь ему снился удивительный, волшебный сон, правда до жути похожий на реальность, но с кем не бывает... Соседи были людьми осмотрительными, и никому о странных снах на всякий случай не рассказывали. Тайна оставалась неприкосновенной. Только один раз словно бес толкнул меня под бок. На трамвайной остановке я подкараулил одного из соседей, длинного флегматичного завскладом Клотикова, заговорщически подмигнул ему и сказал, зайдя сзади: — А хорош был этот, со страусовым пером на шлеме, с крокодилом на щите? Завскладом дернулся всем телом, уставился на меня, потом, не раздумывая, прыгнул в проходящий трамвай... Ваня выслушал это приключение довольно мрачно. — Или кончаем эксперименты, или такого не повторится,— отчеканил он. Я понимал своего друга. Нелегко было ему. Машина барахлила. Последний раз она чуть не развалилась от перегрузки. Мы с трудом выбрались из времен Навуходоносора. Тем более что и дома у него обстановка накалялась. Родители ссорились чаще и чаще. Они так и не пришли к единому мнению. Таковы уж были они, Ванины родители. Ах, если бы не эта их черта! .Все произошло внезапно. Мы пришли к Ване и хотели сесть за работу. Не тут-то было. Родители ссорились. Успокоить их было невозможно. Я заметил, что трюмо уже разбито, а скатерть сдернута в сторону. И еще заметил, как дрожат руки у моего друга Вани. Он ненавидел эти минуты. — А мы спросим у него самого, — вдруг громко сказал Кузьма Серафимович, увидев сына. Я схватил шапку и помчался по ступеням вниз. О дальнейшем могу только догадываться. Расхлябанная машина была настроена на малый радиус действия. Ваня подбежал к ней, рванул рычаг, чтобы перевести время хотя бы на два часа назад. Ему уже случалось успокаивать родителей таким способом. Но руки его дрожали сильней обычного. Он рванул... и время заскользило. Да, оно ушло за пределы Ваниного возраста. Машина исчезла, исчез и Ваня. А родители только помолодели лет этак на 12—13. И еще их при этом разбросало в разные стороны. Утром следующего дня я пришел узнать, чем все кончилось. Беглый осмотр комнат сразу сказал мне все. Вернуться из прошлого Ваня не мог: восстановитель времени в момент катастрофы был свинчен и лежал в углу чулана. Но я не пал духом потому, что все должно было повториться. Помолодевшие родители обязаны были в силу математических законов встретиться вновь, понравиться друг другу. А вновь родившийся Ваня, конечно, вновь должен был соорудить великолепный и очень нужный человечеству аппарат — «Машину времени». Так и случилось. Они встретились. Я подкараулил их под теми же самыми часами, которые послужили местом первой встречи много лет назад. Я ликовал. Еще бы, все шло как по маслу! Прекрасна ты, математическая закономерность, и ты, стальная логика событий! Ване — быть! Машине — быть! Но что это? Парень, удивительно похожий на Ваниного отца, и девушка, копия матери Вани, стоят и молчат. Они смотрят друг на друга недоверчиво, с опаской. И вдруг поворачиваются, идут в разные стороны. Мой лоб покрывается испариной. Так! Значит, память того и другого подсказала им будущее, которое поджидало их.
Ах, какой это был мальчик! Ему говорили: «Дважды два?» — он говорил: «Четыре!» «Двенадцать на двенадцать?» — настаивали недоверчивые. «Сто сорок четыре», — следовал ответ. 
И тем не менее мы возились вместе с детворой нашего родного двора.