Василий Алексеевич Кузовкин вошел в свою квартиру. Дефицитный никелированный замок, приобретенный через хорошего и полезного знакомого, щелкнул звонко и категорично, в тон душевному настрою хозяина. Кузовкин не спеша расстегнул пальто и повесил его на плечики вешалки, аккуратно разгладив складки. Потом подошёл к зеркалу и, вытянув из кармана расческу, тщательно причесал островок растительности надо лбом. Из зеркала уверенно и независимо смотрел ответственный работник министерства — в меру моложавый, лысеющий и полноватый. Несмотря на небольшой рост, выглядел он весьма представительно. Василий Алексеевич вытянул губы трубочкой, пошевелил бровями, чуть поправил очки, удовлетворенно хмыкнул и степенно прошел в комнату, не забыв, как всегда, погасить за собой в прихожей свет. В комнате царил идеальный порядок. Василий Алексеевич сунул ноги в мягкие тапочки и включил телевизор. Сел в кресло, сладко, со вкусом потянулся и уставился на экран. Телевизор привычно загудел, но, прежде чем возник звук, по экрану метнулись молнии, и гудение смолкло. «Предохранитель сгорел», — подумал Кузовкин и потянулся к задней панели. В этот момент где-то над ним раздался негромкий треск, будто рвалась плотная пергаментная бумага. В комнате явно запахло горелой изоляцией. Василий Алексеевич посмотрел вверх и замер. Прямо над ним из стены выступала голова и половина туловища тощего и взъерошенного человека. Открыв рот, человек таращился на него с глупейшим выражением лица. Выработанная за годы службы способность сохранять самообладание не оставила Василия Алексеевича и теперь. — Вы кто такой? — сердито спросил он. — Как вы сюда попали? Человек с отчетливым стуком захлопнул рот. — А вы? — растерянно отозвался он. — Я? — Кузовкин саркастически усмехнулся. — Глупее ничего спросить не могла? Это моя квартира. Ну-ка вылезайте оттуда! Человек пошевелился, уперся руками в стену позади себя и беспомощно взглянул на Кузовкина: — Не могу никак. Василий Алексеевич поднялся и оглядел субъекта внимательней. То, что он увидел, поразило его почти так же, как тогда, когда он узнал, что на симпозиум за границу поедет не он, а начальник другого отдела Матюшин. В стене, в том самом месте, откуда торчал незнакомец, не было никакой дыры. Его туловище выходило из стены, никак не нарушая ее целостности. Кузовкин осторожно пощупал стену, пиджак и провел пальцем по линии их соприкосновения где-то в районе живота странного гостя. Тот поежился и смущенно хихикнул. — Вы что? — ошеломленно спросил Кузовкин. — Щекотки боюсь, — ответил незнакомец и покраснел. — При чем тут щекотка? — непонимающе сказал Василий Алексеевич и озлился: — Да как вы сюда попали, в конце концов? — Если бы я знал! — с тоской ответил незнакомец. — Вы понимаете, мы готовили эксперимент, имеющий чисто теоретическое значение. Я уходил из лаборатории последним и решил еще раз проверить правильное включения цепей... — Вот и сидели бы в своей лаборатории, проверяли бы на здоровье, — подхватил Василий Алексеевич. — Зачем же по чужим квартирам лазить? А может, вы жулик? — Ну что вы, — безнадежно сказал незнакомец. — Я инженер-электроник. Я же вам объясняю Эксперимент должен был доказать принципиальную возможность перемещения объектов вне пространства. Чисто принципиальную, вы понимаете? Ни на какие практические результаты мы и не смели рассчитывать. Он дернул себя за вздыбленные волосы и махнул рукой. — Я и нагрузку не давал, честное слово. Просто включил стартовый аккумулятор и прозванивал тестером. Вдруг вспышка, толчок — и вот, пожалуйста! — Он обвел вокруг себя рукой. — А где же ноги... э-э... все остальное? — подозрительно спросил Кузовкин. — Наверное, там осталось. — То есть где это там? — Может, в лаборатории... — неуверенно предположил незнакомец. — Что вы меня дурачите, друг любезный! — возмутился Василий Алексеевич. — Тоже мне квартирный иллюзионист! Может, еще скажете, что ваши брюки там тоже с кем-нибудь ведут беседу? — Да нет, что вы, — мучительно сморщился незнакомец. — Теория это предполагает. — Он немного поерзал. — Вот сейчас йогами шевелю. Вы понимаете, не знаю, как вам это объяснить, по-видимому, две области пространства совместились, а их граница случайно совпала с поверхностью этой стены, и теперь для сторонних наблюдателей я и здесь и там одновременно. — Догадываюсь, что сторонний наблюдатель — это я, — ядовито заметил Василий Алексеевич. — Надеюсь, я не слишком обременяю вас своим присутствием? Незнакомец свесил голову на грудь и удрученно молчал. — Ну и долго вы собираетесь так висеть? — немного успокоившись, спросил Кузовкин. — Не могу сказать ничего определенного, — ответил незнакомец таким тоном, словно речь шла не о возмутительном и противоестественном пребывании в его, Кузовкина, квартире, а о сводке погоды на послезавтра. Этот тон вызвал у Василия Алексеевича очередной взрыв негодования. — Что за безответственность! — вскричал он с тем самым выражением, которое хорошо было известно всем его подчиненным. — А если бы вы в баню, в женское отделение, или в квартиру самого Терентии Федоровича... — Он спохватился и замолчал. — Тоже ничего определенного? Да за такую халатность гнать надо в три шеи! Василий Алексеевич достал из кармашка белоснежный платочек и промакнул лоб и глубокие залысины. — Нет, вы мне скажите, как вы намерены отсюда выбираться? — официально потребовал он. — Наверное, надо отключить стартовую нагрузку, — уныло сказал незнакомец. — А может, что еще. Только в институте сейчас уже никого нет. Слушайте! — оживился он. — Позвоните Вадиму Сергеевичу Байкову. Скажите ему, что я, то есть Акимов... — Говорите номер, — Василий Алексеевич взял с журнального столика блокнот, карандаш и приготовился записывать. — Сейчас, — сказал Акимов. — Сейчас. Двести тридцать четыре... Нет, двести тридцать два... — Он похлопал себя по карманам пиджака, потом поскреб стену за собой. — Ну так что же? — нетерпеливо поднял глаза Кузовкин. — Понимаете, — беспомощно сказал Акимов, — номер у меня в записной книжке, а на память не помню. — А книжка где? — В брюках. — Акимов потупился. — В заднем кармане. Я ее чувствую, а достать не могу. Наверное, придется ждать до утра, пока в лаборатории кто-нибудь не появится. От смущения он ерошил и без того растрепанные волосы. — Черт с вами, — устало сказал Кузовкин. — Торчите теперь в стене как гвоздь. Безобразное отношение, просто безобразное. Он не стал уточнять, к чему именно, хотя и без того было ясно, что имеется в виду и непонятная работа Акимова, и уютная квартира Василия Алексеевича, и его же, Василия Алексеевича, душевное равновесие. Он сделал круг по комнате, стараясь лишний раз не наступать на пушистый ковер на полу, потом взглянул на часы и вдруг всплеснул руками. — Боже мой! Как я мог забыть? — Что-нибудь случилось? — участливо спросил Акимов. — Он еще спрашивает! — огрызнулся Кузовкин. — Ко мне сейчас гость должен прийти. Между прочим, дама. Как я ей буду все это объяснять? — Симпатичная? — спросил Акимов и невесело улыбнулся. — Что вы себе позволяете? — Василий Алексеевич даже чуть покраснел от возмущения и надулся. — Это моя невеста. Прошу оставить ваши двусмысленные смешки. — Ян не подразумевал ничего такого... — растерялся Акимов. — Вот именно! Такого! Ничего такого и быть не может, — с достоинством сказал Кузовкин. — Почему же? — раздумчиво произнес Акимов. Василий Алексеевич подозрительно уставился на него, и в этот момент в дверь позвонили. Кузовкин сорвался с места и забегал по комнате. — Вот, пожалуйста, она! Какой кошмар! Что я ей скажу? Знакомьтесь, пожалуйста, это товарищ Акимов. Зашел в гости, понимаете ли, только брюки на работе оставил. Какой кошмар! Что же делать? Акимов, весь преисполненный сочувствия, заелозил, с ощутимым усилием пытаясь забраться поглубже в стену. Затем, убедившись в бесплодности своих попыток, пошарил вокруг глазами. — Накройте меня чем-нибудь, — громким шепотом подсказал он Кузовкину. Тот впопыхах содрал с постели покрывало и кинул Акимову, ловко поймавшему его на лету. Звонок зазвонил еще раз. — Ни звука у меня! — крикнул Василий Алексеевич и кинулся в прихожую. — Васенька, ты что меня ждать заставляешь? — весело прощебетала румяная от легкого морозца Елена Николаевна, бросая на руки Кузовкину сумочку. — С кем это ты тут разговаривал? — Я, Елена Николаевна... то есть... ни с кем, конечно, — закашлялся Василий Алексеевич, косясь на приоткрытую дверь в комнату. Елена Николаевна удивленно уставилась на него и сделала большие глаза. — Что с тобой? — спросила она. — С каких это пор мы перешли на «вы»? У тебя кто-нибудь есть? — Нет, нет, что вы, Еле... что ты, Лена, — заторопился Василий Алексеевич. — Кто у меня может быть еще? Я как раз тебя жду, понимаешь ли... Пойдем поужинаем! — осенило его. — Да! Конечно же, поужинаем в ресторане. Да! Словом, приглашаю тебя поужинать. Елена Николаевна, внимательно наблюдая за Куэовкиным, стала потихоньку приближаться к комнате. — Посидим, отвлечемся, так сказать, от житейских... хе-хе... насущных... — бодро продолжал он, все больше обретая уверенность и пытаясь непринужденно перегородить ей дорогу. — Мы давно уже никуда с тобой не выбирались. Из комнаты донесся сдавленный хлюпающий звук, отдаленно напоминающий чихание. — У тебя кто-то есть, — высоким голосом сказала Елена Николаевна, решительно оттолкнула с дороги Василия Алексеевича и вошла в комнату. Окинув взглядом раскрытую постель, висящее у стены заметно подрагивающее покрывало, которое отчетливо обрисовывало голову и тощие плечи Акимова, она молча повернулась и направилась к выходу. — Леночка, куда же ты? Я сейчас все объясню. Это совсем не то, что ты думаешь... Это же далеко не женщина... — Мне нет до нее дела, — обрезала на ходу Елена Николаевна. На пороге она остановилась и, слегка откинув назад голову, посмотрела в бегающие глаза Кузовкина, — Подлец! — громко сказала она, вырвала сумочку и хлопнула дверью. Кузовкин постоял несколько секунд, держа себя за хохолок, потом повернулся и поплелся в комнату. Акимов жалобно смотрел на Василия Алексеевича поверх покрывала. — Не могли потерпеть со своим чиханием, — печально сказал Кузовкин. — Или вам там из лаборатории спину надуло? Форточки надо закрывать. — Перышко попало в нос, — убитым голосом произнес Акимов. — Наверное, из подушки, — предположил он. Василий Алексеевич механически посмотрел на подушку, вздохнул и достал из шкафчика початую бутылку коньяку и две рюмки. Наполнил их и протянул одну Акимову. — В желудок-то это у вас попадет? — брюзгливо спросил он. — Или тут останется? Акимов ненадолго задумался, решительно вздохнул и выпил коньяк. Он с минуту прислушивался к своим ощущениям, затем с сомнением проговорил: — Попало, кажется! — Еще бы! — сардонически засмеялся Кузовкин, тоже опорожнивший свою рюмку. — Это у вас и на дне морском, в безвоздушном пространстве получится. Знаю я вашего брата. — Напрасно вы так думаете, — обиделся Акимов. — Чего уж там, — ворчливо сказал Василий Алексеевич, махнул рукой и еще раз наполнил рюмки. — И почему именно ко мне? — затосковал он. — Тридцать лет без «чепе», и на тебе, пожалуйста. Ведь каждый обязательно подумает, почему именно в мою квартиру? А с Еленой как теперь объясняться буду? Они чокнулись и выпили. — Отправить бы тебя сразу в милицию, — мечтательно произнес Кузовкин. Акимов молча переживал бесконечную глубину своей вины. Глаза его заметно посоловели. Он моментально опьянел, как бывает с людьми, очень редко употребляющими спиртное. — Товарищ Вася! — сказал он с выражением. — Не переживайте так. Завтра мы к ней всей лабораторией, честное слово... Хотите, прямо перед ней опыт повторим. — Повторишь, пожалуй, — проворчал Василий Алексеевич. — Вот попадешь в следующий раз в зоопарк, там тебе тигры живо голову оттяпают... Он опять слегка замечтался и снова налил рюмки. — Ты не устал крючком-то стоять, экспериментатор? — спросил он, начиная понемногу проникаться сочувствием к Акимову. — Да нет, сам удивляюсь, — ответил Акимов, поворачивая из стороны в сторону головой. — Ощущение такое, будто подвешен в воздухе. Опоры никакой не чувствую, но вроде ничего. Даже удобно. Только шея слегка затекает. — Шея — это ничего, — сказал Василий Алексеевич. — Шею тебе и так надо намылить. Они чокнулись и выпили. — Ты ошибаешься. Вася! — горячо возразил Акимов. Язык его слегка заплетался. — Это же эпохальное открытие. Ты просто не понимаешь всей важности этого эксперимента. Это же переворот в науке! — А вот как не вытащат тебя из стены твои приятели, что будешь делать, Архимед? — сказал злорадно Василий Алексеевич. — Так и придется до конца дней своих из штукатурки лекции о пространстве читать. А еще, — он даже хрюкнул от удовольствия, — не дай бог, под обоями клопы заведутся. Посмаковав слегка эту мысль, Василий Алексеевич почувствовал себя немного отомщенным. Акимов укоризненно посмотрел на него. — Ты, Вася, хороший человек, но ты номенклатурный индивидуум, — последние два слова он произнес со значительными затруднениями. — Не хватает в тебе творческого полета фантазии. — Не знаю, чего там у меня не хватает, а вот ты, гляжу, как раз наполовину отсутствуешь, — убежденно сказал Кузовкин. — Небось есть хочешь? А? Акимов опять засмущался и вздохнул. — Вообще-то я с самого утра ни крошки во рту не держал. Все как- то некогда... Кузовкин поднялся из своего кресла, пошел на кухню и притащил большую миску с салатом, приготовленным еще с утра специально к приходу Елены Николаевны, и кусок хлеба. Положил все это на столик и придвинул к стене. — Спасибо большое, — вежливо сказал Акимов и съел салат. — Вы уж извините меня в этом деле. Он уже протрезвел так же быстро, как и поддался действию алкоголя, и сразу же перешел на «вы». — А вы сами почему не ужинаете? — Аппетита нет, — буркнул Кузовкин. Раздался странный чмокающий звук. Свет в комнате слегка потускнел, фигура Акимова на стене заколыхалась. Он негромко ойкнул от неожиданности. Свет мигнул раз, другой и загорелся так же ярко, как и прежде. — Что еще такое? — с тревогой произнес Василий Алексеевич. — Не знаю, — немного испуганно ответил Акимов. — По-моему, я опять передвинулся. Василий Алексеевич подошел к нему поближе и, к огромному своему изумлению, увидел, что между стеной и туловищем Акимова теперь есть зазор шириной примерно в два пальца. Теперь Акимов выступал не из стены, а прямо из воздуха. Кузовкин почувствовал непреодолимое, почти мальчишеское желание сунуть палец в образовавшуюся щель и уже поднял руку, но вовремя одернул себя и спрятал руки за спину. Акимов тоже очень внимательно изучал нынешнее свое положение и осторожно ощупал воздух там, где кончалось его тело. — Не пускает, — сказал он через некоторое время. — Что не пускает? — поинтересовался Кузовкин. — Да вот это самое и не пускает, — Акимов ткнул пальцем в щель. — Свет проходит, вот обои дальше видно, а палец нет какое-то неощутимое и упругое поле. Сильней нажмешь — отталкивает. Хотите попробовать? — Обойдусь, — буркнул Василий Алексеевич, но заглянул, чтобы проверить, целы ли обои. — Граница областей пространства переместилась от стены к центру комнаты, — продолжал Акимов. — Если так пойдет дальше, я окажусь как раз над вашим креслом. Интересно, как все это выглядит с обратной стороны? Василий Алексеевич представил себе и поежился. — Очень интересно, — фальшиво сказал он. После этого разговор шел как то вяло. Заметно было, что Акимов очень устал. В конце концов, с огромным трудом подавив очередной зевок, он осторожно предложил ложиться спать. Он так и сказал: ложиться, — будто ему оставалось надеть пижаму и почистить зубы. Василий Алексеевич уже не спорил и не огрызался. Он взгромоздил на журнальный столик стул, а на него положил подушку, на которой не без удобства устроился Акимов, очень скоро уснувший. Ночь прошла для Кузовкина отвратительно. Акимов отчаянно храпел, чего Василий Алексеевич вообще не мог переносить, а теперь, еще и еще раз переживая происшедшее с Еленой Николаевной, и подавно не мог уснуть и всю ночь напролет проворочался в постели. Уже под утро, когда ему с большим трудом удалось задремать, опять раздалось противное чмоканье, и со столика на пол с грохотом свалился стул — Акимов вместе со своим пространством передвинулся еще на пару сантиметров. С мучительным стоном Василий Алексеевич встал и снова сунул стул с подушкой Акимову, сонно бормочущему извинения. Тот моментально захрапел опять, а Василий Алексеевич так больше и не сомкнул глаз. Утром невыспавшийся, помятый и серый Кузовкин искусно сварил яйца вкрутую, накормил Акимова и сам заставил себя поесть. Акимов попытался как ни в чем не бывало завязать разговор, но Василий Алексеевич решительно пресек всякие попытки панибратства, тщательно выбрился, помассировал щеки, обретая необходимую респектабельность, оделся и только после этого позвонил в институт по номеру, названному Акимовым. Брюзгливо, но точно и лаконично Кузовкин объяснил ситуацию какому-то мужчине, который подошел к телефону, потом пересказал все еще раз другому мужчине, судя по голосу, постарше и позначительней. Рассказ его время от времени прерывали взволнованные мужские и женские голоса, спрашивавшие жив ли Акимов и все ли с ним в порядке. В конце концов Василию Алексеевичу категорически приказали ждать на месте и повесили трубку. Очень скоро в уютную и комфортабельную квартиру Василия Алексеевича ввалилась целая толпа волосатых и бородатых, гладко побритых и коротко подстриженных людей, среди которых были даже девицы в совершенно неприлично вытертых джинсах. Все они орали, кричали, вопили, ахали, задавали глупые вопросы друг другу и Акимову, на которые тот едва успевал отвечать, вертя во все стороны головой. Наконец по приказу строго одетого мужчины с крупными чертами лица двое или трое из них решительно выставили вон всех остальных, а вместе с ними и Василия Алексеевича, которого, очевидно, не успели запомнить как хозяина квартиры. Кузовкин собрался было возразить, но потом раздумал и пошел в министерство. В этот день он, как обычно, ушел с работы чуть позже остальных, как всегда аккуратно заперев кабинет. К своей квартире он подошел с некоторой опаской, но там было темно и тихо. В комнате чувствовался запах табака, хотя все было тщательно прибрано. Акимова в стене уже не было. И все равно неприятное ощущение не оставляло Василия Алексеевича. Все вещи вроде бы находились на своих местах, но на самом деле это было не так, Кузовкин ясно это видел. В квартире остро ощущалось недавнее присутствие компании безалаберных и безответственных людей. На следующий день его вызвали в институт, где вежливо и подробно расспрашивали об обстоятельствах появления Акимова в квартире. О случившемся узнали на работе, и Василию Алексеевичу пришлось раз двадцать в приватных беседах с весьма ответственными лицами еще и еще повторять свой рассказ о необыкновенном вечере. От многократного повторения рассказ Кузовкина был теперь идеально отшлифован — в меру деловитости, немного юмора. Он, конечно, полностью исключил из рассказа эпизод с Еленой Николаевной, но на остроту изложения это не повлияло. Еще чуть позже вся история попала в газеты, причем и тут все было расписано со слов Акимова самым лестным для Василия Алексеевича образом. Кузовкин стал знаменитостью, машинистки показывали на него в буфете пальцем и восхищенно шептались. К этому времени он давно уже помирился с Еленой Николаевной, которая никак, впрочем, не могла ему простить того, что осталась в стороне от таких редких событий, хотя имела вполне реальный шанс разделить славу участия в них с Кузовкиным. Они поженились и съехались, удачно обменяв две однокомнатные квартиры на трехкомнатную в хорошем районе, с доплатой. Однажды Кузовкин увидел Акимове на улице. Тот шел навстречу по тротуару со стареньким портфельчиком, без шапки, в недорогом клетчатом пальто, сосредоточенно глядя себе под ноги. Василий Алексеевич остановился, перешел на другую сторону улицы и зашагал к себе в министерство.
Василий Алексеевич Кузовкин вошел в свою квартиру. Дефицитный никелированный замок, приобретенный через хорошего и полезного знакомого, щелкнул звонко и категорично, в тон душевному настрою хозяина. 