Сигнал «Тревога» был подан в 17 час. 32 мин. Ко входу в центральный пункт управления мы явились через 46 сек., но предохранительные щиты были спущены. Мы проделали отверстие в одном из них с помощью электродугового резака и так проникли а зал. Там было темно, установки не работали. У главного пульта, разрушенного ударом большого бетонного осколка, мы нашли профессора Виктора Ганчева в бессознательном состоянии. Немедленно передали его санитарной группе. Художника Захария Петрова, опутанного порванными проводами, нашли позади главного пульта. Когда его вытаскивали оттуда, он пришел в себя, попытался что-то сказать и снова потерял сознание. Его немедленно передали санитарам. На седьмой минуте прибыл первый отряд центральной спасательной команды, после чего я получил приказ направиться вместе со своей группой в пункт дезактивации.
Капитан Ваклинов
ВИКТОР — Нет!.. Это невозможно! Мои слова не произвели должного впечатления. Я смотрел на него и по упрямой морщинке на лбу видел, что он не отступит. — Пойми, это невозможно, — продолжал я.— Мы проводим пробные испытания. А сегодня нам предстоит особенно рискованный эксперимент. В зале управления останусь только я... Все остальные сотрудники будут следить за опытом с дистанционного командного пункта. Словом, я не могу разрешить тебе присутствовать! — Это не каприз, — спокойно возразил Захарий, — а нечто для меня необходимое. Ты помнишь мою последнюю картину «Сборщица роз»? — Помню очень хорошо: в глубине темный силуэт Балкан, на переднем плане поле, покрытое розами, а посреди него — хрупкая девушка, склонившаяся над розовым кустом. Эта картина мне нравится. — Нравится! — Захарий холодно улыбнулся. — Но ты забыл одну маленькую подробность: это моя последняя хорошая картина. Он умолк, достал несколько деревянных трубочек, соединил их в длинную восточную трубку и закурил. «Теперь он будет пускать облака дыма и молчать, — подумал я.— Эффекты!» Но Захарий заговорил очень скоро: — Три года назад я задумал новую картину. Если я когда-нибудь создам ее, она будет называться «Человек — искатель»... Сначала я думал, что написать ее будет легко, но работа не шла. И все-таки я упорно продолжал работать. Неделями не выходил из мастерской. Писал, писал, а с полотна на меня глядели безжизненные лица... Теперь я понимаю, что просто не созрел для такой картины. Но тогда, тогда я был близок к отчаянию. К счастью, меня потянуло к творениям старых мастеров. Я изучал их целыми днями и в них искал ответа на волновавшие меня вопросы. Может быть, это покажется наивным, но именно тогда меня озарила простая и естественная мысль: нужно идти к людям и среди них искать прототип моего «Человека — искателя», как старые мастера искали героев своих картин... О, мне пришлось постранствовать! Я побывал у летчиков, у моряков, работал на шахте, провел одно лето у овчаров на высокогорных пастбищах, бродил по заводам... Это принесло мне огромную радость. Сейчас я ношу своего героя в себе. Знаешь ли ты это чувство? Знаешь ли, как мучительно ожидание? Поэтому сейчас мне нужен толчок, нужно острое переживание, нужна рискованность твоего опыта. Чтобы увидеть опыт того, который ищет. — Но ты ничего не увидишь! Засветятся разноцветные лампочки, забегают стрелки по шкалам приборов, я буду нажимать кнопки на пульте... И это все! Верь мне, любой научно-популярный фильм покажет гораздо больше. — Оставь это, Виктор. Идем! — Идем, — согласился я. С самого начала я понимал, что упорствовать нет смысла. Я ни в чем не мог отказать Захарию, и он хорошо знал это. Когда мы вошли в зал управления, я подвел друга к большой электронной машине, вмонтированной в пульт управления. — Познакомьтесь — это Кио. Захарий взглянул на меня непонимающе. — Кио — это наш кибернетический оператор, — пояснил я и включил ток. Зеленые сигнальные лампочки весело засверкали. — Видишь, Кио докладывает: «К работе готов!» Сегодня действовать будет он, а мы будем только зрителями. Когда мы проводили предварительные опыты и испытывали ускоритель на всевозможных режимах, Кио следил и записывал все. Сегодня он будет «держать экзамен»: мы заставим его самого провести контрольный опыт. В протоколе опыта его задача описана так: «Найти наиболее выгодный режим работы ускорителя для получения ускоренных частиц с максимальной энергией». Со временем Кио сам будет проводить исследования, для которых мы будем давать ему лишь самые общие программы... Но не кажется ли это тебе слишком сложным? Может быть, эти подробности тебя не интересуют? Захарий помолчал, некоторое время колебался, а потом сказал стесняясь: — Прежде чем прийти сюда, я много читал по этим вопросам. Хотя я знаю не столько, сколько твой Кио, но кое- что все-таки понимаю. — Чудеса! С каких пор художники начали интересоваться физикой? — Продолжай, пожалуйста. — Хорошо! Мы называем его «осьминог». — Кого? — Ускоритель. Если смотреть сверху, то он похож на огромного осьминога. Направо и налево от нас, за стенами этого зала, тянутся две гигантские кольцеобразные ускорительные камеры. С помощью ионных пушек в их каналы выстреливаются пучки элементарных частиц. Когда частицы получают необходимую скорость, магнитное поле выключается. Тогда они сходят со своего кругового пути и в прозрачной испытательной камере сталкиваются с огромной силой. Энергия их взаимодействий просто чудовищна! Еще в предварительных опытах нам удалось получить все известные до сих пор отрицательно заряженные частицы. И удивительно легко!.. Это действительно чудесная машина. Знаешь, стоя перед пультом, я испытываю такое ощущение, словно рисую в пространстве. Но в руках у меня вместо твоих бесконечно устарелых кистей находится нечто гораздо более могущественное: силовые поля и потоки ускоренных частиц. — Оставь мои кисти в покое, — рассердился Захарий, отходя от пульта. — Они и так уже утонули в пыли. Я понял, что задел его за живое, но не подал виду и продолжал: — От испытательной камеры нас отделяют слои свинца и бетона толщиною в несколько метров. Но все, что в ней происходит, мы можем наблюдать на телевизионном экране. Такими были мои последние объяснения. Пора было начинать «экзаменовать» Кио. Я соединился с дистанционным пунктом, а когда увидел, что там все готово, включил оператор в цепь управления. И опыт начался, но не так, как я ожидал. Сначала Кио повысил напряжение ускорительного поля, а потом начал без конца то увеличивать, то уменьшать его силу — очевидно, в поисках наиболее выгодного рабочего режима. Постепенно в этих колебаниях начала ощущаться какая-то закономерность. Через несколько минут они превратились в ритм, непрестанно становящийся все мощнее. Я был настороже, но не вмешивался. Кио продолжал пробуждать всю огромную мощь, скрытую в ускорителе... Телевизионный экран камеры оставался пустым, но приборы показывали, что энергия заряженных частиц стоит гораздо выше предвиденной. Это было совсем неожиданно и... опасно! Вскоре в камере начали происходить странные явления. Появилось светло-синее сияние, потом исчезло, сменившись маленькими блуждающими огоньками. Время от времени огоньки разрастались, приобретая необычные очертания, потом полностью исчезали. Из ускорительных камер доносилось мощное гудение, и все здание сотрясалось от сильной вибрации... Может быть, сейчас нужно прервать опыт? Но я смутно чувствовал, что Кио нашел что-то новое — какой-то резонансный режим ускорения, — и хотел дать ему возможность исследовать его до конца. В дистанционном пункте управления мои сотрудники следят за опытом. Автоматы записывают все. Поэтому, когда Кио подал сигнал «Попал в неустановленный режим», я не вмешался, не прервал опыт. Кио тоже не пожелал прервать его... И тогда в камере снова появилось синее сияние. Вскоре оно сгустилось в блестящий шарик, начавший медленно расти. Когда шар прикоснулся к стенам камеры, они мгновенно разлетелись на тысячи мелких осколков. Потом шар погрузился в толщу свинцовой стены и окутался облаком желтоватого пара- Последним, что я помню, был треск бетонной стены зала. Огромный обломок бетона оторвался и рухнул на меня. Потом наступил мрак...
ЗАХАРИЙ Как это произошло?.. Нужно припомнить! Вспомнить все? Что было сначала? Может быть, эти юноши из спасательной группы?.. Но до них было что-то другое!.. Виктор?.. Он никогда не мог отказать мне. Не мог и сейчас... Успокоенный, он стоял у пульта, и для меня было подлинным наслаждением следить за его тонкой, подвижной фигурой, за ловкими движениями его рук. В такие минуты он становился совсем другим — упрямым и гибким, как стальная пружина. Потом начался опыт, и все произошло очень быстро. Я чувствовал, что-то не в порядке. Неясная вибрация в стенах зала, напряженная поза Виктора, его неестественно блестящие глаза — все подсказывало мне, что происходит что-то необычное... И, несмотря на это, когда от стены отвалился огромный кусок бетона и в пролом вплыл блестящий шар, я был совершенно не подготовлен к тому, что случилось в последующие несколько секунд. Огромная глыба обрушилась на пульт, и Виктор рухнул наземь... Свет в зале погас, завыла сирена... Я ощупью направился туда, где лежал Виктор, но не успел дойти. Передо мной вырос шар, окруженный синеватым сиянием. Он слегка покачивался в воздухе и, описывая плавные зигзаги, постепенно приближался ко мне. Я пополз по полу, но шар следовал за мной... Сколько времени продолжалась эта странная погоня? И вдруг в плечо мне впилось что-то острое. Я ощупал окружающее и понял, что нахожусь у разрушенного пульта. Тут я запутался в порванных проводах, шар настиг меня... и прикоснулся к моей груди... Я тотчас же потерял сознание... ...Когда я очнулся, то лежал на какой-то зеленоватой, стекловидной поверхности. Меня сковывало необъяснимое безволие. Хотелось спать и ни о чем не думать. И в то же время какая-то чужая воля приказывала мне встать и идти против ветра. «Тут нет ветра», — подумал я и огляделся вокруг. Меня окружала унылая, бескрайняя равнина, покрытая белыми как снег кристалликами. «Но это не снег, — подумал я снова, — это что-то другое». Низко над головой, гонимые ветром, пролетали густые оранжевые тучи. Стекловидная лента, на которой я лежал, пересекала равнину и терялась за горизонтом... Я не спрашивал, почему очутился здесь. Для меня не существовало ничего, кроме чужой воли, приказывающей мне идти против ветра. Я попытался встать, но грудь мне пронзило острой болью... В моем помутившемся сознании начали вставать какие-то странные картины... Сначала я увидел блестящую ленту шоссе. Потом над нею появилось серое облачко. Оно начало расти, сгущаться, принимать очертания человека... И это был я, распростертый на гладкой поверхности шоссе! Потом картина изменилась. Появилась огромная комната, полная приборов. Перед пультом управления, у подножья большого фосфоресцирующего экрана, стояло трое взволнованных чем-то молодых людей. На экране перед ними снова виднелось шоссе и моя фигура, беспомощно лежащая на нем. Вдруг на экране появился старик со сморщенным лицом. Он долго вглядывался в меня своими необыкновенно умными глазами... Потом широким жестом указал в глубину экрана. И там, куда указывала его рука, появились прекрасные города из синеватого металла. Над обширными площадями высились решетчатые башни, в воздухе носились летательные аппараты, раскрывался какой-то неведомый мне мир... Но это продолжалось недолго. Я чувствовал себя все хуже, алая пелена начинала закрывать мне зрение. Последним, что я видел, был старик, протягивающий ко мне руки жестом прощания... Потом я утонул в какой-то глубине, все покрылось густым мраком.
ЗАХАРИЙ И ВИКТОР Они лежали на траве. Каждый ждал, чтобы заговорил другой. На соседней аллее похрустывал песок под ногами отдыхающих, содержавших свою утреннюю прогулку. Сквозь нависшие ветви дуба, под которым лежали друзья, белело огромное здание санатория. Девять дней назад их отправили сюда для окончательного выздоровления. — Скажи, что это был за шар, который мы оба видели? — Не знаю пока. Данные опыта еще не обработаны. Может быть, это было облако ионизированного газа, а может быть, что-нибудь другое. — Может быть, что-нибудь другое?.. Известна ли тебе гипотеза Дирака о природе абсолютного вакуума? Дирак говорит, что вакуум — это безграничный «океан», наполненный материальными частицами, которые обладают отрицательной массой и отрицательной энергией. Когда физики научились наносить по вакууму достаточно сильные «удары», они начали «выбивать» из него все известные до сих пор античастицы: позитроны, антипротоны, антинейтроны и прочие. В этом ты согласен со мной? Виктор не ответил, а лишь неопределенно кивнул головой. — А теперь вопрос: почему мы должны думать, что вакуум неорганизован и неподвижен? Гораздо правильнее предположить, что это целая вселенная, подобная нашей, но состоящая из тел, обладающих отрицательной массой и энергией. Эта вселенная тоже находится в движении, в ней происходят различные процессы, совершаются превращения. Существует и такая гипотеза: вселенная, состоящая из тел с отрицательной массой и энергией, должна подчиняться тем же законам, что и наша вселенная, только время там идет в обратную сторону... Ты понимаешь, Виктор, может быть, повсюду вокруг нас, может быть, и в нас самих существует другой «потусторонний» мир, совершенно эквивалентный нашему. Эти два мира сосуществуют, не влияя друг на друга, ибо каждый относительно другого состоит из антивещества... Есть у тебя возражения, Виктор? — Я знаю гипотезу, о которой ты говоришь, но ты ее толкуешь довольно свободно... — Об оттенках поговорим после. Сейчас слушай дальше. Когда Кио начал опыт, ему удалось в несколько раз увеличить мощность ускорителя. Ты сам говорил ^не об этом. Почему бы не допустить, что в камере образовалось большое количество античастиц? Что блестящий шар, разрушивший камеру, был облаком античастиц? Когда шар прикоснулся ко мне, я потерял сознание. Было ли бредом то, что за тем последовало? Этот новый мир, открывшийся передо мной? Эти необычайные «люди» — такие похожие на нас и такие от нас отличные, которых я там видел?.. Нет, Виктор, это не было бредом! Гигантский отрицательный заряд шара выбросил меня во вселенную, наполняющую абсолютный вакуум... Вот и все. — А ты не думал о том, как вернулся оттуда? И кто тебя перебросил «с той стороны»? «А может быть, те, жители антимира — старик и молодые,— меня и перебросили «оттуда», — подумал Захарий, — надо сказать об этом Виктору». — Виктор... — Да? — Смотри, какое небо голубое... У меня от него голова кружится. Словно я стою над какой-то огромной пропастью. — Две тысячи километров. — Что такое? — Над нами две тысячи километров воздуха. «Фу, какая проза!» — подумал Захарий и потерял желание разговаривать. Взгляд Захария упал на Виктора. Что-то изменилось в его позе; не было и следов мягкого спокойствия отдыхающего человека. В чертах, твердых и резких, все яснее отражалось сдерживаемое волнение. Он нашел своего «Человека—искателя».
ЭПИЛОГ Через два месяца после описанных событий в газетах появилось короткое сообщение:
«НОВЫЙ УСКОРИТЕЛЬ В ПОДБАЛКАНСКОМ ИНСТИТУТЕ». «МЫ БУДЕМ ШТУРМОВАТЬ ВАКУУМ».
«В Подбалканском институте экспериментальной физики пущен в ход новый сверхмощный ускоритель. После успешного проведения пробных испытаний огромное сооружение передано для рядовой экспериментальной работы. На скромном торжестве открытия главный конструктор ускорителя профессор Виктор Ганчеа говорил о предстоящих задачах научного коллектива. — Нашей первой целью является получение неизвестных доныне античастиц, — заявил он. — После усовершенствования ускорителя и повышения его мощности мы начнем штурмовать вакуум — мы направим свои исследования к выяснению его структуры и свойств».
ЗАХАРИЙ 