— А сейчас мы пройдем пампасы и начнем пробираться сквозь южноамериканскую сельву... Это так у них называются джунгли. А пампасы вроде нашей степи. Правда, здесь, в Аджарии, нет степей. А рядом, на Украине, есть... Джунгли у нас тоже есть. И здесь, на Кавказе, и в Уссурийском крае. Это рядом с Владивостоком... Каро, наш гид по Батумскому ботаническому саду, не умолкал ни на минуту. Он знал в этом саду, или, лучше сказать, заповеднике, каждый уголок, каждое деревце или куст. И не только знал по имени, но и всю родословную. Он был высокого роста, широкоплечий, с тонкими белыми усами и острой бородкой, которая делала его чем- то похожим на Дон-Кихота. Мы были очень удивлены, когда узнали, что Каро из своих шестидесяти пяти лет двадцать гонял в горы отары овец. Позже я узнал, как удивилось руководство Батумского ботанического сада, когда в отдел кадров к ним, прихрамывая, пришел старик и сказал, что хочет работать здесь. В горах он сломал ногу и теперь не может больше оставаться в пастухах. — А что вы, собственно, сможете у нас делать? — Ухаживать за этими прекрасными деревьями и цветами. Они всегда стоят на месте, не то что мои овцы. А уж я их полюблю, как родных, хотя большинство из них и чужие. Сначала он был садовником. А после стал гидом. Дирекция сада была потрясена памятью и понятливостью Каро, который за год впитал в себя все, что рассказывали профессиональные гиды экскурсантам. Сейчас ему нельзя было дать и шестидесяти. Да и вообще здесь, в Аджарии, старики безвременны. Того и гляди столетнего гражданина окликнешь: «Молодой человек!» Мы пробрались сквозь опутанную лианами сельву, где царил полумрак и влажная, мшистая земля дышала горячим терпким паром, и выбрались на залитую солнцем поляну. — Здесь, товарищи, начинается Экваториальная Африка. Начинается она с саванны. — Чего, чего? — переспросил кто-то. — Саванна. Это по-африкански тоже степь. Наша экскурсионная группа пробиралась по узкой тропинке к вершине холма. Причудливые травы и кустарники окружали нас со всех сторон; и иногда, на поворотах, мы видели только высоко поднятую голову Каро, который оживленно что- то рассказывал тем, кто шел рядом с ним. — С вершины холма очень хорошо видно море. Там мы отдохнем. В тени вон того замечательного дерева. Экскурсанты расположились на траве и залюбовались видом на море. Солнце склонялось к вечеру, воздух светился серебристым светом, и море было не голубым, как обычно, а серебристым, с гофрированной солнечной дорожкой, теряющейся в дымке. — Аве маре, моритури те салютант, — мечтательно произнес инженер из Ленинграда. — Все мы умрем, и сюда придут другие люди и будут любоваться этим волшебным зрелищем... — Зачем умирать? — воскликнул Каро. — Жить надо! Долго-долго, как это дерево! Он повернулся к стволу зеленого гиганта и любовно погладил мощную морщинистую кору. — А что это за дерево, Каро? — Замечательное дерево. Вечный страж африканских саванн. Это баобаб. Живет пять тысяч лет! — Сколько? — взвизгнула молодая курортница в шортах. — Пять тысяч. Может быть, даже больше. Его привезли сюда уже в очень солидном возрасте. Каро встал, вытащил из кармана выцветшей сатиновой куртки клеенчатый сантиметр и стал обмерять ствол. Закончив обмер, он достал записную книжку, посмотрел на столбик цифр и записал следующую. Никто не заметил, как он поднял голову, посмотрел на могучую крону дерева, глубоко вздохнул и укоризненно покачал головой. Когда он попрощался с нами у выхода из сада, я взял его за руку и отвел в сторону. — Каро, а почему вы обмерили ствол баобаба, а после печально вздохнули? — Сохнет. Понимаете, сохнет на глазах. Это будет такая потеря. Сначала обхват был десять метров семьдесят сантиметров. После — девять метров тридцать сантиметров. А сейчас уже пять метров, — гибнет не по дням, а по часам. Делаю все. Не отхожу от него. Ученые подкормку придумали. А он сохнет... Последние слова он произнес с сильным акцентом, темпераментно махнул рукой и скрылся среди олеандров, прихрамывая пуще прежнего. Года через три я снова оказался в Батуми, на конференции по проблеме долголетия, и вспомнил Каро и его погибающий баобаб. В перерыве между заседаниями я отправился в ботанический сад. — Где Каро? — Как обычно, — безразлично ответила голубоглазая лаборантка. Она переливала какую-то жидкость из одной колбы в другую. — Что значит «как обычно»? Она подняла на меня большие глаза. — Возле своего баобаба. — Он по-прежнему работает гидом? — Нет, сейчас не работает. — На пенсии, значит? Девушка криво улыбнулась. — Здесь, в Батуми, проходит конференция по долголетию. Читала я в газете, как местные физиологи расхваливают здешний климат и здешних стариков. А вот то, что некоторые с возрастом впадают в детство, об этом почему-то не говорят. Но я уже не слушал ворчливую белоснежную лаборантку. Я прошел уссурийские джунгли, сибирскую тайгу, альпийские луга, спустился в пампасы, пересек сельву — и вот саванна! Я почему-то очень волновался, и мне не терпелось скорее увидеть Каро. Он лежал у самого стола на спине и курил трубку. Когда я подошел, он повернул голову, а после снова отвернулся и уставился вверх. — Каро, вы меня не узнаете? Он молча покачал головой. — Я был здесь с экскурсией. Вы тогда опасались за это дерево, а оно вон какое роскошное, более пышное, чем прежде, и, конечно, проживет еще пять тысяч лет! Он снова посмотрел на меня печальными, задумчивыми глазами. Его усы и бородка, казалось, потемнели, а глубокая тень под деревом сглаживала морщины на загорелом лице. — Я никогда не верил, что дерево погибает. — Он встал и облокотился о ствол спиной. — Я этим ученым с самого начала твердил: «Не так сохнут деревья. Я ничего не знаю про другие баобабы, которые растут в Африке, но этот баобаб какой-то другой. Ну, как бы вам сказать...» — Какой же он, Каро? — Смешной. Странный. Очень смешной. Я вспомнил ворчливую лаборантку. — Смотрите! — Каро горячился. — Смотрите на кору. Стала гладкая. Смотрите на листья. Стали зелеными и нежными. Разве так погибают баобабы? Я не знал, как погибают баобабы, но мне стало очень грустно за Каро... — Он смешной, потому что растет обратно. — Обратно? — Конечно. Был старый. А сейчас становится моложе и моложе. Ничего тут удивительного нет. «Бедный, бедный Каро...» — Нет, вы только посмотрите! Я вместе со стариком обошел вокруг дерева и действительно заметил, что оно как будто помолодело. Но разве можно говорить о деревьях, что они постарели, помолодели? Старый клен кажется «помолодевшим» после дождя, а тоненькая пыльная акация напоминает крохотного сморщенного старичка. Это дело воображения. Я похлопал Каро по плечу. — Я очень рад, что дерево продолжает жить. Но еще больше я рад за вас, Каро. Выглядите вы прекрасно. До свидания! — Эти ученые думают, что я сошел с ума!! — крикнул он мне вслед. Прошли годы, и я забыл про Каро и про растущий «обратно» баобаб. Я усиленно занимался геронтологией и пытался вникнуть в страшную тайну старения и деградации человека, и в этом моем увлечении тоже была своя логика. Когда однажды моя жена спросила меня, почему я оставил нормальную физиологию и переключился на изучение стариков и старух, я, не думая, ответил: — Потому что я и сам старею, а не расту обратно.... Жена подумала и сказала: — Я как-то слушала лекцию одного математика, специалиста по теории колебаний. Он утверждал, что если будет постигнута тайна биологического регулирования в человеке, то его, человека, можно будет ввести в режим автоколебаний. Это значит, сначала он стареет, после молодеет, а в определенный момент времени начинает опять стареть; и так без конца... — Болван твой математик! Старение и смерть — прогрессивные факторы биологической эволюции. Да и вообще о вечной жизни могут мечтать только заскорузлые эгоисты... «Расти обратно, расти обратно...» Где и когда я слышал эти слова? И тогда я вспомнил Каро и смешной баобаб. В лаборатории Батумского ботанического сада сидели новые, совсем молодые люди, а старые ученые ушли на покой: построили в пригородах дачи и разводили сады. — Как ваш баобаб? — спросил я ведущего научного сотрудника. — Что? — В вашем саду рос баобаб из Африки. — Что-то не помню. Он вытащил из книжного шкафа толстую книгу и долго ее листал. — В каталоге не числится, — наконец сказал он. — Как же так? Я лично сидел в тени этого великолепного дерева. — Когда, простите за нескромный вопрос, это было? — Лет... лет пятнадцать-двадцать тому назад... Молодой человек присвистнул: — За это время мы так часто меняли растения, удаляли погибшие, подсаживали новые. Может быть, когда-то и был баобаб, а сейчас нет. Действительно, теперь холм был пустынным, и только море у его подножья серебрилось, как прежде. Там, где раньше росло дерево, осталось небольшое, поросшее травой углубление, и в самом его центре торчала тоненькая, высохшая веточка. Она легко сломалась у меня в руках, и я сунул кусочек в карман. О Каро в ботаническом саду тоже никто ничего не знал, и я решил всю эту странную историю выбросить из головы, как вдруг совсем неожиданно она вновь воскресла во всех самых мельчайших подробностях. Из очередной экспедиции в Аджарию возвратилась шумная ватага моих аспирантов. Они наперебой рассказывали о стариках, которым по сто, сто двадцать и даже сто пятьдесят лет. — Но самая любопытная история произошла в одном ауле, километрах в сорока к востоку от Батуми! Представляете, приходим с рюкзаками, в коротких штанах, с палками, а на нас никто не обращает внимания. Даже ребятишки! Такого еще никогда не бывало. Не аул, а потревоженный людской муравейник. Мужчины а одном краю базарной площади, женщины — на другом. И все говорят, говорят, кричат, размахивают руками и так далее. Выясняем, в чем дело. Оказывается, ничего необычного. «У тетушки Валии откуда-то взялся ребенок». — «Ну и что здесь удивительного?» — «Тетушке сто восемнадцать лет». — «А где тетушка Валия живет?» — «Вон в том доме, но она никого не принимает». Мы — к дому. Двери на запоре. Стучим. Показывается старуха. Сразу видим — слепая. «Как здоровье бабушка?» — «Уходите прочь! Вы разбудите ребенка!» — «Но мы, сами знаете, не из тех». Представляемся. Академия наук и так далее. Специалисты. Врачи. «Ах, врачи? Тогда заходите. Мне нужен врач». Заходим. В постельке хныкает малыш, около годика; может, чуть- чуть побольше. «Славный малыш, — говорим, — давно родился?» — «Нет, он пришел». — «Как так — пришел?» — «Ножками. Только вот хромает. Ножку в горах сломал». Осматриваем. Действительно, ножка сломана. Кладем гипс. Повторяем вопрос, теперь более строго. «Давно родился?» — «Пришел, говорю я вам». — «Значит, он вам чужой, тетушка Валия?» — «Нет, не чужой. Это мой сын». Чокнутая старуха! Как мы ни бились, твердит: «Пришел, и это мой сын...» Вот так история! — А она не называла малыша по имени? — Называла. — Как? — Каро. Кажется, Каро... ...У меня на рабочем столе в институте геронтологии стоит небольшая прозрачная коробочка. На белоснежной салфетке покоится кусочек сухого желтого дерева, и под ним надпись: «Смешной баобаб». Конечно, это, может быть, и не тот баобаб, а маленький Каро у тетушки Валии, может быть, совсем другой Каро.
— Я как-то слушала лекцию одного математика, специалиста по теории колебаний. Он утверждал, что если будет постигнута тайна биологического регулирования в человеке, то его, человека, можно будет ввести в режим автоколебаний. Это значит, сначала он стареет, после молодеет, а в определенный момент времени начинает опять стареть; и так без конца...