| Суббота, 20.04.2024, 10:04 | Приветствую Вас Гость |
| Главная | Регистрация | Вход | RSS |
Непознанное |
|
| Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
Фантастика
Генератор чудес
|
| 07.03.2012, 01:33 |
С того дня, как Федор Решетков увидел «фокус» с высушиванием дерева в высокочастотном поле, он стал самым беспокойным человеком на заводе. Директору и главному инженеру не стало, от него житья, Каждую свободную минуту он появлялся то в одном, то в другом кабинете заводоуправления» рассказывал, убеждал, собирал рабочих и развивал сказочные перспективы головокружительного подъема работы на заводе, Стоит только построить небольшую высокочастотную сушилку! Сколько это будет стоить? Неважно! Сколько бы ни стоило! Все равно оправдается. Ведь процесс сушки ускоряется в тысячу триста раз, брак падает до нуля!
Тотчас из кармана Федора появлялось вещественное доказательство — знаменитый брусок» сгоревший внутри и распиленный пополам. Его перещупали тысячи пальцев, его давили ногтями, надпиливали, терли и, неопределенно покачивая головами, возвращали владельцу, который всякий раз завертывал брусок в бумагу.
В конце концов, с помощью комсомольцев, живо подхвативших идею Федора, ему удалось убедить директора Храпова и главного инженера Вольского поехать к изобретателю Тунгусову.
Федор тотчас позвонил другу,
Николай ждал этого звонка. Прошло уже несколько щей с того злополучного вечера, когда рухнули его надежды на «ГЧ». Николай был тогда потрясен неудачей. Огорчение его граничило с отчаянием. Слишком много энергии, напряжения, надежд было вложено в создание аппарата, в самую идею его.
Впрочем, отчаяние длилось недолго. Острота переживания испугала его. Он понял, что это опасная игра переутомленного мозга, и быстро овладел собой. Уже на следующее утро, проснувшись после крепкого, освежающего сна, он принял решение: прекратить работу с «ГЧ», бросить даже думать о нем... Он знал: где-то в глубоких тайниках сознания все равно будет вынашиваться и созревать раз зародившаяся идея; рано или поздно мысль найдет ошибку, и идея снова выйдет на поверхность сознания — окрепшая и оформившаяся... А теперь — немного отдохнуть, почитать, погулять и — за другую работу! Вот хотя бы за сушилку дерева для завода Федора. Идея недурная и может действительно произвести переворот не только в авиастроении, но и во всей деревообрабатывающей промышленности!
Николай принял гостей в тот же день. Он скова продемонстрировал им опыт сушки дерева. Как и предсказывал Федор, директор и главный инженер сразу же были «готовы». Тут же решили: завтра они созывают на заводе широкое техническое совещание с участием представителя главка электротехнической промышленности. Тунгусов подготовит «примерные расчеты стоимости установки и сделает доклад. А потом они заключат с ним договор на проектирование и монтаж.
Гости уехали от Тунгусова, ободренные и увлеченные новыми перспективами. Неприятные мысли о ликвидации завода отодвинулись куда-то в сторону и уже казались глупыми и несуразными.
Вначале на техническом совещании все шло хорошо. Приехал заместитель управляющего главком Витковский, и можно было надеяться, что срочные заказы электропромышленности, необходимые для установки, будут выполнены. Заводские инженеры энергично «поддерживали проект новой сушилки. Руководство заводом также высказывалось «за», тем более что, как сообщил Тунгусов, стоимость всей установки — около ста тысяч была сущим пустяком в сравнении с затратами, связанными с переходом предприятия на другую продукцию.
Витковский, толстый, небритый дядя, сидел с индифферентным видом, много курил, громко щелкал крышкой серебряного портсигара и молчал. Собрание пожелало услышать его мнение о «проекте Тунгусова. То, что он оказал, прозвучало ошеломляющим диссонансом в согласном и бодром хоре собрания.
— Мысль о сушке древесины в высокочастотном поле не нова, — заявил он авторитетным тоном, ни на кого не глядя. — В Америке такие попытки делались лет пять назад и не имели успеха, ибо высокочастотный способ оказался менее рентабельным, чем обычный, термический. Делали эти опыты и у нас в Физическом институте у академика Белышова и в лаборатории профессора Флерова и тоже пришли к отрицательным выводам...
Дальше он выразил сомнение в том, следует ли снова браться за эти дорогие эксперименты, тем более что электропромышленность сейчас едва ли могла бы выполнить новые специальные заказы.
Директор растерялся. Федор побледнел и смотрел на Тунгусова, как бы ища в нем защиты от этой холодной, сокрушающей все надежды речи.
Николай с виду был спокоен» но кровь бросилась ему в голову, и злое раздражение заклокотало внутри.
«Вот, начинается... — думал он.— Что за чертовщина! Это тупое чучело старается угробить явно хорошее дело. Ну, ладно...
Воевать, так воевать!..»
Он попросил слова. Собрание, подавленное речью Витковского, с нетерпением ждало ответа Тунгусова.
—- Я хотел бы сначала задать несколько вопросов товарищу Витковскому, — начал он безукоризненно корректным тоном. — Скажите, товарищ Витковский, о каких именно попытках американцев вы говорили? Меня интересует, какие фирмы и когда пытались применять высокочастотную сушку дерева и насколько этот способ оказался дороже обычного, термического?
Витковский недовольно заерзал на стуле.
— В американских журналах об этом писали лет пять назад, как я и говорил. Подробностей я сейчас, конечно, не помню, но знаю, что в настоящее время в Америке нет, ни одной такой действующей установки... Мне кажется, этого достаточно...
Тунгусов едва заметно улыбнулся.
— Для меня — достаточно, — сказал он.— Теперь второй вопрос. Скажите, пожалуйста, почему ничего не вышло ни в Физическом институте, ни у профессора Флерова?
— Ну, уж этого я, извините, не знаю! Это была научная работа. А я хозяйственник, и меня интересовали только практические результаты ее.
— Так, — отчеканил Тунгусов. — Значит, констатируем: данных американских опытов вы не помните, а наших отечественных не знаете... Тогда разрешите, товарищи, мне вам рассказать эти весьма существенные подробности. Четыре года назад в контору американской мебельной фирмы Спайера в Чикаго явился некто Гемфри Давидсон, радиолюбитель, и предложил купить у него патент на высокочастотную сушилку дерева. Спайер заинтересовался изобретением, затратил немало денег на его проверку и, убедившись в рентабельности нового способа, приобрел патент Давидсона за полтораста тысяч долларов. К этому-то времени и относится появление статей в технических журналах, в которых Спайер начал рекламировать «свой» способ сушки, предполагая монополизировать сушильное дело в Соединенных штатах. Конечно, технические подробности метода сохранялись в тайне.
Через три месяца была пущена в ход небольшая опытная установка, которая давала в сутки двести двадцать кубофутов готовой древесины ценных пород, высушенной до одиннадцати процентов влажности. Это почти столько же, сколько давала вся сушильная фабрика Спайера в Чикаго. При этом стоимость сушки получилась на шестьдесят два процента ниже, чем при термическом способе.
Спайер уже чувствовал себя «сушильным королем» Штатов, как вдруг все его планы рухнули. Ему предстояло нарушить контракт с мощной компанией сушильного оборудования, которая до тех пор снабжала его термическими шкафами и прочей аппаратурой. Компания эта, предвидя полный крах своего дела в случае развития высокочастотного способа, Пошла на большие финансовые жертвы, подкупила еще более мощную фирму «RCA», заставив ее отказаться принять от Спайера заказы на лампы для высокочастотной сушилки, и потребовала огромную неустойку в случае разрыва контракта. С другой стороны, компания предлагала Спайеру перекупить у него патент на изобретение Давидсона за восемьсот тысяч долларов. Как видите, американцы довольно высоко оценили эту игрушку... Спайер вначале отказался продать патент: это было бы гибелью не только для новых планов» но и для его старого предприятия. Но вскоре он убедился, что борьба безнадежна и даже опасна. Тогда он согласился уничтожить патент Давидсона. В присутствии представителей компании сушильного оборудования он сжег этот патент и разобрал опытную установку, получив полмиллиона долларов. На этом все и кончилось.
Надеюсь, товарищ Витковский» вы теперь понимаете» почему и для кого высокочастотный способ сушки оказался «нерентабельным» и почему, как вы правильно указали, в Америке нет ни одной такой установки...
Теперь — об опытах у нас, в СССР. Академик Белышов, имея в виду чисто научные задачи, исследовал законы распределения электромагнитного поля высокой частоты в различной среде и, в частности, пользовался для этого древесиной. Он оперировал с короткими волнами, именно, с частотой около пятнадцати мегациклов. Большая частота и не нужна была для его научных целей. А при пятнадцати мегациклах, конечно, никакого хозяйственного эффекта нельзя было получить. Белышов это прекрасно понимал и никогда не предлагал сушить дерево в коротковолновом поле. Однако нашлись профаны, которые сделали такой вывод из его работы, почему он и вынужден был выступить в печати с опровержением этих нелепых предложений.
У профессора Флерова дело обстояло иначе. Он добивался именно практического, хозяйственного эффекта. Ему удалось сконструировать такой ультракоротковолновый генератор, который в лабораторном масштабе дал очень хорошие результаты: процесс сушки ускорялся в тысячу раз, а стоимость его падала на пятьдесят пять процентов. Это уже были результаты, близкие к давидсоновским. Оставалось построить промышленную установку. И тут получился конфуз. Заводы вашего главка, товарищ Витковский, два года канителились с выполнением заказа на электронные лампы для установки, сделали не то, что нужно, и, в конце концов, отказались от этого заказа...
Генератор, который предлагаю я, должен быть еще более эффективным и рентабельным. Но... для него нужны специальные лампы. И, судя по тому, что говорил здесь товарищ Витковский, нам предстоят такие же затруднения, какие уже испытал профессор Флеров...
Осведомленность и уверенность Тунгусова окончательно покорили собрание. Было ясно, что возражения Витковского неосновательны и что начатое дело нужно довести до конца, во что бы то ни стало. Но как быть с лампами? Это была основа всей установки и единственная деталь, которую никак нельзя выполнить кустарным способом. А Витковский — «хозяин» ламповых заводов.
Директор выразил надежду, что товарищ Витковский поможет им все же продвинуть заказ, имея в виду заманчивые перспективы нового метода сушки для многих отраслей промышленности. В ответ Витковский разразился речью, в которой хотя и обещал сделать все, что можно, но ответственность с себя снял, указав, что электротехническая промышленность до отказа загружена работами оборонного значения, что-де отвлекать ее от этой работы перед лицом военной угрозы — преступление перед государством, и т. д. По существу это был отказ.
Вдруг из-за широкой спины огорченного Федора поднялась стройная женская фигурка. Николай увидел глубокие светло-серые глаза.
— Пожалуйста, Анна Константиновна, сказал директор.
— Вопрос товарищу Витковскому, — начала она. — Скажите, заказ профессора Флерова на лампы проходил через главк?
— Да, через главк, как и все заказы на оригинальную продукцию.
— Персонально через вас?
— Персонально у нас заказы не проходят. Есть для этого специальный отдел.
— Его решения санкционируются вами?
— Смотря по какому вопросу...
— По данному вопросу. Мы говорим о заказе на генераторные лампы для профессора Флерова. Ведь заводы электронных ламп находятся в вашем ведении.
— В данном случае мною.
— Почему же вы решили аннулировать заказ Флерова и тем самым погубить всю его работу? Ведь это было очень ценное предложение для нашей промышленности.
Вот поэтому-то мы и приняли его заказ. Но когда я увидел, что люди бьются над этими лампами в течение двух лет и не могут их изготовить, я решил, что это слишком дорогое удовольствие...
— Товарищ Витковский, двадцать минут назад, отвечая на вопрос товарища Тунгусова, вы сказали» что вам неизвестно, почему проект Флерова не был осуществлен, и что вы считали его работу «научной»... Теперь оказывается, что вы прекрасно знали о хозяйственном значении проекта и сами же пресекли его осуществление...
«Молодец!» восхитился Тунгусов и тихо спросил директора:
— Кто это?
— Секретарь нашего комсомольского комитета, замечательная девушка... Дочь профессора...
— Все это я могу вам объяснить, — раздраженно крикнул Витковский, хлопая портсигаром, — но я не понимаю, какое отношение это имеет к вопросу, который мы сегодня обсуждаем!..
— Прямое! — твердо ответила Анна. — Это ведь совершенно аналогичный случай, и нам вовсе не хочется оказаться в положении профессора Флерова, Теперь ясно, что нам придется найти другой путь для осуществления проекта товарища Тунгусова, Я думаю, — добавила она, обращаясь к директору, — что теперь мы знаем точку зрения представителя главка и можем его больше не задерживать.
Намек был ясен. Директор объявил перерыв, и Витковскому ничего другого не оставалось, как удалиться.
— Вот что, товарищи, — сказала Анна, когда снова все собрались. — Я думаю, с этим бюрократом нам делать нечего. Он — трус боится ответственности... А предложение товарища Тунгусова надо осуществить, ведь это — большое, государственное дело... Давайте пойдем прямо к наркому. Если он заинтересуется и распорядится сам, Витковский нам не помешает...
На этом и порешили. Делегацию к наркому составили из трех человек: Тунгусова, директора и главного инженера.
Затруднения, возникшие перед заводом № 26, стали в. последние дни предметом внимания руководящих кругов промышленности. Поговаривали о необходимости ликвидировать предприятие. Многие заводы не прочь были пополнить свои технические ресурсы за счет готового оборудования ликвидируемого завода. В наркомат уже начали поступать заявки на станки, деревообделочные машины и сушильные шкафы...
Но, чем выше по лестнице промышленного руководства, тем меньше сочувствия встречала идея ликвидации. Нарком был в курсе дела. Какие могут быть разговоры о ликвидации, когда вся промышленность, все мельчайшие отрасли ее испытывают такой бурный подъем, когда ни одна из них не может до конца удовлетворить все растущий опрос на свою продукцию?! Во всяком случае, если уж действительно авиация откажется от деревянных пропеллеров, тогда можно переоборудовать завод… Но он почему-то в последние дни и этого не хочет...
— Интересно, что они там придумали...— сказал нарком, когда секретарь доложил о приходе делегации завода № 26. — Зовите...
Они вошли в кабинет. Николай чувствовал некоторое волнение перед встречей с этим большим человеком, старым революционером, теперь крупным руководителем промышленности. Умный, решительный и требовательный — таким знала его вся страна. Воображение дополняло хорошо знакомые портреты наркома высоким ростом, чертами суровости, непримиримой строгости и холодности.
Когда посетители вошли в кабинет, из-за огромного письменного стола поднялся небольшой пожилой человек. Он приветливо пожал руку Храпову, познакомился с его спутниками. Услышав фамилию Тунгусова, вскинул брови, и в глазах его заискрился живой интерес.
— Почему же вы решили аннулировать заказ профессора Флерова? — спросила Анна.
— А-а, товарищ Тунгусов! Очень рад, давно слышал о ваших ценных рационализаторских работах. У нас с вами будет особый разговор. Присаживайтесь, друзья...
«Вот он какой!» думал Николай, наблюдая, как внимательно нарком расспрашивает директора.
Сразу стало просто, волнение улеглось. Перед ним был простой и заботливый советский хозяин, знающий каждую деталь своей огромной сложной машины.
Храпов и Вольский коротко ввели наркома в курс дела. Потом Тунгусов изложил суть своего предложения. Нарком долго рассматривал небольшие брусочки сырого и высушенного дерева, разложенные на столе Тунгусовым, расспросил его о принципе высокочастотной сушки, о конструкции генератора и был поражен, когда узнал, какой высокий коэффициент полезного действия удалось извлечь конструктору из своего аппарата.
Потом, взглянув на Тунгусова, он просто сказал:
— Ну, товарищи, я считаю, что идея замечательная. Действуйте! Что, собственно, вас затрудняет?
Когда ему рассказали историю с Витковским, с лампами для профессора Флерова, он недовольно шевельнул своими седеющими усами, потом улыбнулся:
— Да, у Витковского были недавно такие дела с изобретениями, которые заставляют его теперь быть очень осторожным... Ладно, я с ним поговорю, лампы будут. Сдавайте ваши заявки. Всё?
Лица гостей сияли, когда они вышли в приемную.
Тунгусова нарком просил задержаться «на несколько минут». Когда они остались вдвоем, он пристально посмотрел на изобретателя.
— Я вижу, что вы хорошо знакомы с вопросом, над которым работаете, — сказал он. — Я вам верю. Верю, что ваш лабораторный аппарат действительно дает такой исключительный эффект... Но, скажите, вы сами вполне уверены, что такой же эффект даст и большая, промышленная установка? Ведь тут дело не только в том, чтобы просто увеличить масштаб, тут размеры связаны с новым качеством.
— Конечно, вы совершенно правы, — ответил Тунгусов. — Но я имею это в виду. Промышленная установка будет несколько отличаться по своей конструкции от моего маленького генератора... Как вам сказать?.. Некоторый элемент риска, конечно, есть... Высокая частота — очень капризная вещь. Может быть, и возникнут какие-нибудь затруднения. Но я убежден, что их преодолею, потому что основные, «принципиальные вопросы уже решены и проверены.
— Меня интересует сейчас вот что,— сказал нарком.— В последнее время во • многих научно-исследовательских институтах были получены очень эффектные результаты применения ультракоротких волн, например для уничтожения зерновых вредителей, для повышения урожайности некоторых сельскохозяйственных культур. Я сам видел результаты некоторых подобных опытов, они прямо поразительны. И у меня нет никаких основании подозревать авторов этих опытов в недобросовестности, хотя и такие случаи были у нас. Почему же, скажите, до сих пор ни один из этих приемов не получил окончательного признания и не вошел в практику нашего хозяйства?
Николай вдруг почувствовал всю ответственность своего положения. Он должен ориентировать наркома в этом сложном и важном деле, судьба которого, таким образом, оказывалась в его руках! Да, нарком задал самый существенный вопрос, и нужно быть предельно объективным в ответе... Было бы преступлением обмануть его доверие...
Почему же вы решили аннулировать заказ профессора Флерова? — спросила Анна,
Но ничего не получилось из «объективности». Всей силой своего гнева Николай обрушился на косность некоторых ученых авторитетов, их замкнутость в рамках собственной науки, на отсутствие необходимых научных сведений у многих хозяйственников, их недоверие, боязнь ответственности, недостаток широты» размаха, риска... Со свойственной ему осведомленностью Николай в виде иллюстрации рассказал в мельчайших подробностях» как позорно была погублена ценнейшая работа в Зерновом институте, где люди уже создали полупроизводственную установку для дезинсекции зерна. Оставалось только наладить и пустить ее в ход. Когда автор проекта, дважды встретив неожиданные затруднения в процессе наладки, не выдержал намеченных им же сроков, его совершенно неосновательно обвинили в жульничестве, прекратили работу и разобрали установку.
Николай, что называется, сел на своего конька. Увлекшись, он бил и крошил своих врагов направо и налево, и, чем непосредственнее бушевало его возмущение, тем больше нравился он наркому своей прямотой, искренностью и обоснованностью суждений.
«Такие никогда не обманывают», думал нарком, внимательно слушая молодого инженера.
— Дело в том, — заключил Николай, — что, несмотря на очень эффектные опыты, наука еще не объяснила до конца механизма действия лучистой электроэнергии. Почему, например, повышается урожай от облученных семян? Почему гибнут бактерии в поле высокой частоты? Этого мы еще не знаем. Но разве это значит, что нужно отказаться от попыток практически использовать могучее действие лучистой энергии? Конечно, нет! Именно в процессе решения практических задач мы и найдем недостающие звенья теории. И если лабораторные опыты, — пусть даже не всегда, — дают такие удивительные результаты, этого уже достаточно, чтобы приступить к практическому решению задачи.
Нам, физикам, приходится преодолевать большие трудности. Чтобы создать, например, дезинсекционную установку, нужно быть одновременно и физиком и биологом. Чтобы применить лучистую энергию для повышения урожайности хлебных культур, нужно знать, — и очень глубоко знать! — физиологию растений. Такие сочетания крайне редки, а коллективная работа людей, обладающих столь разнородными знаниями, в данном случае тоже не решает вопроса, ибо тут, чтобы творить, изобретать, нужно иметь эти разнородные знания в одной голове.
Вот и ответ на ваш вопрос, товарищ нарком. Наша наука о лучистой энергии делает только первые шаги, трудностей много, а доверия и помощи мало. Впрочем, я понимаю отчасти и хозяйственников. Вы, наверное, помните историю с ленинградским квази-ученым Гофманом? Она показывает, что среди нас есть и жулики и вредители, стремящиеся дискредитировать самую передовую, самую прогрессивную область знания... Конечно, трудно разобраться в нашей «тонкой механике», кому тут можно, а кому нельзя доверять...
Нарком встал, добродушно улыбаясь.
— Ничего... разберемся. — Он взял трубку. — Товарищ Витковский? Да, да, добрый день. Вот что, уважаемый, сейчас к вам придет инженер Тунгусов... Да, он самый... Займитесь им как следует, все его претензии должны быть удовлетворены возможно быстрее. Составьте вместе с ним заявку, копию дайте мне.
А вы, — сказал он, снова обращаясь к Тунгусову,— не стесняйтесь, требуйте все, что нужно для успеха. Заказы выполним, денег дадим, сколько потребуется... Сушилку эту надо сделать, во что бы то ни стало. А потом пойдем и дальше... Очень прошу вас держать меня в курсе дела. Вот вам мои телефоны. Если встретятся какие-нибудь затруднения, если понадобится помощь, звоните непосредственно мне в любое время дня и ночи...
— Не понимаю... — заикаясь от волнения, пробормотал Николай. Впервые в жизни он почувствовал, что тронут вниманием. У него защекотало где-то глубоко в носу. — Не понимаю, чем я заслужил такое доверие, товарищ нарком... Но я его оправдаю.
Он схватил бумажку с номерами телефонов наркома, крепко стиснул протянутую ему руку и быстро вышел.
— Профессор Ридан, — доложил секретарь, входя в кабинет.
— Ридан?.. Физиолог? — удивился нарком.
— Очевидно, он.
— Просите, просите...
Они встретились, как старые знакомые, очень давно не видевшие друг друга, хотя едва ли они когда-нибудь виделись. Нарком хорошо знал имя Ридана, одного из первых ученых, без колебаний примкнувших в свое время к социалистической революции, знал его славу крупного хирурга, слышал и о недавнем выступлении профессора, прерванном внезапным припадком болезни.
— Вас, вероятно, удивляет появление человека, столь далекого по своей специальности от вопросов промышленности... — начал Ридан.
— Вот и ошибаетесь, — смеясь, ответил нарком, — нисколько я не удивлен. К нам теперь все идут, и я думаю, что сейчас не найдется ни одного ведомства, ни одной отрасли знания, которые не были бы кровно заинтересованы в промышленности. Однако, как вы себя чувствуете, профессор? Я слышал, вы болели.
— Вы слышали о моем провале в Доме ученых...
—- Почему «провале»? Говорят, доклад был очень интересен.
— Может быть... Но я выступал не для того, чтобы забавлять публику. Мой доклад преследовал определенную, очень важную для моей дальнейшей работы цель, которой я так и не достиг. Какая-то минутная слабость, непонятный шок, не подходящий под определение «болезнь», заставил меня прервать доклад... И именно провал, а не «болезнь» — основное значение этого инцидента. Он, собственно, и привел меня к вам.
Нарком пристально посмотрел на бледное лицо ученого. Ридан еще не вполне оправился от потрясения, вызванного неудачей с физиками и непонятностью самого «шока», для которого он не нашел никаких оснований в своем организме. Печать озабоченности тронула его живые глубокие глаза.
— Скажите, сколько часов в день вы работаете? — спросил нарком. — Или, лучше, сколько вы отдыхаете?
Легкая улыбка шевельнула усы Ридана, обычным лукавством оживились глаза,
— А вы, товарищ нарком? — спросил он
вместо ответа.
Нарком, смешавшись, отвел глаза и тоже улыбнулся. Всем известна была его манера совершать после работы в наркомате внезапные прогулки «для отдыха», причем местом таких прогулок, всегда оказывались заводы, требовавшие в данный момент особого внимания наркомата.
— Ведь нам с вами по полвека приблизительно, — продолжал Ридан, — Отдыхать, вы говорите? Как это отдыхать? Только голова может заставить нас отдыхать, она управляет человеком, товарищ нарком. Я могу дать отдых рукам, желудку, даже сердцу... Но мы с вами работаем головой... Как же быть с ней, когда она сама не хочет... не может отдыхать?!
Они сидели друг против друга, пожилые, крепкие еще, внимательные, и молчали несколько секунд.
— Вы правы... — сказал наконец нарком, смотря в сторону. — Нам этого сделать нельзя. Никакой отдых не заставит наши головы прекратить работу.
После некоторой паузы он спросил:
— Чем же я могу помочь вам?
Ридан рассказал вкратце о своем открытии, о «конфликте с физикой». Решение величайшей физиологической проблемы кроется в области, недоступной ему. Нужна помощь. Промышленность объединяет все лучшие технические силы страны. Она, конечно, знает выдающихся радиотехников, конструкторов-изобретателей...
— Укажите мне человека, которому я мог бы поручить разработку генератора. Если такой человек найдет, что задача не безнадежна, и согласится взяться за ее решение, дайте мне его. Вот все, что я прошу.
Нарком нашел, что удовлетворить просьбу — дело совсем несложное. Он направит его к представителю главка электротехнической промышленности, который и укажет ему нужное лицо. Товарищ Витковский прекрасно знает людей радиопромышленности. Нарком тут же позвонил ему и предупредил о посещении профессора Ридана.
— Да, кстати, — спросил он Витковского, — инженер Тунгусов ушел? Нет? Прекрасно, пусть зайдет ко мне сейчас же.
В этот момент загудел другой телефон. Наркому напомнили, что через несколько минут начнется заседание Совета народных комиссаров. Опаздывать нельзя. Он очень жалеет, что приходится прервать беседу. Но, кажется, и все, что нужно, сделано?..
Они вместе выходили из кабинета, когда показался Тунгусов. Нарком остановился.
— Вот, товарищи, — сказал он, — ознакомьтесь и поговорите... Мне кажется, это будет полезно вам обоим. — И он ушел.
Оставшиеся в некотором недоумении протянули друг другу руки, назвали фамилии. Несколько мгновений длилось неловкое молчание. Оба не знали, как начать разговор.
— Вы... из главка электротехнической промышленности? — спросил наконец Ридан.
Тунгусов улыбнулся:
— Я только что хотел задать вам этот же вопрос... Очевидно, мы оба «посетители»?
— Очевидно... О чем же нам «поговорить»?
— Непонятно.
— Я думаю, вот о чем, — сказал Ридан, глядя на часы. — Скоро уже кончится служебное время, а мне еще нужно успеть к представителю главка. Наш с вами разговор как будто не срочный, а этот у» меня не терпит отлагательства. Но уж если нарком велит познакомиться и «оговорить, надо слушаться. Вы бы не могли зайти ко мне домой сегодня или в один из ближайших вечеров?
Николай согласился, записал адрес профессора, и они распрощались. Сделав несколько шагов, Ридан вдруг остановился, обернулся и, окликнув инженера, снова подошел к нему.
— Только вы непременно придите,— сказал он. — И не откладывайте.
— Нет, нет, конечно, — ответил тот.
Узнав у секретаря, как пройти к Витковскому, Ридан вышел из приемной.
Наркомат гудел, как гигантский улей перед закатом солнца. Наступали «часы пик», последние часы рабочего дня, когда люди, боясь оставить незавершенными свои дневные дела» теряют спокойные темпы, начинают торопиться и нервничать. В эти часы в широких коридорах возникают шумные потоки сотрудников и посетителей, люди разыскивают и ловят друг друга, уезжающих из наркомата с последними поручениями останавливают на лестницах и сверху, сквозь пролеты этажей, бросают им забытые указания начальства. Телефоны дребезжат звонками. Девушки на коммутаторе, с заметно уже посветлевшими губами, совсем перестают разговаривать между собой. А внизу у подъезда рокочут моторы просыпающихся машин...
Разговор с Витковским неожиданно оказался гораздо более сложным и долгим, чем разговор с наркомом. Профессору нужен высококвалифицированный конструктор? О, у нас есть замечательные работники, главк позаботился о том, чтобы подобрать и учесть людей, — сами понимаете, какие ответственные работы приходится выполнять электротехнике... Но они все тонко специализированы, нужно знать, какие именно задачи предстоит решать. Высокочастотный генератор? Ну, по генераторам у нас целая армия! Но какой именно генератор? Для каких целей? Очевидно, нужна специальная конструкция, вероятно медицинский?..
Ридан смотрел на небритое одутловатое лицо говорливого собеседника, на его пухлые пальцы с «траурными» ногтями, перебиравшие списки специалистов, и неохотно выжимал из себя подробности своих замыслов, несмотря на тог что представитель главка как будто уже и сам живо заинтересовался разговором. Ридан предпочел бы вместо всех этих объяснений дать ему несколько советов чисто гигиенического характера.
— Ну вот, теперь ясно, — сказал наконец Витковский, — вам нужен... Виклинг. Знаете, какой это человек? — добавил он, снижая голос почти до шепота, хотя в комнате никого не было.— Это один из лучших молодых конструкторов крупнейшей иностранной фирмы. Он недавно приехал, чтобы передать нам одно свое изобретение военного характера. Человек надежный и, несомненно, очень талантливый. Правда, он сейчас занят... но на днях закончит одну работу. Если хотите, я направлю его к вам.
— Пожалуйста, пожалуйста, — сказал Ридан и, попрощавшись, торопливо вышел.
Собственно говоря, все шло пока отлично. Похоже, что дело налажено. Конструктор знаменитой фирмы, изобретатель и как раз высокочастотник — ведь это удача!..
Но какой-то неприятный осадок остался у Ридана от этого свидания. Витковский вынудил,— да, да, именно вынудил его, — рассказать больше, чем этого требовал деловой разговор с совершенно незнакомым и к тому же не очень-то приятным человеком... Правда, ничего конкретного о своей идее он не сказал, но масштаб, значение работы в беседе выяснились. Не так уж это было необходимо... То, что можно было сказать наркому, совсем не обязательно знать этому дяде. Ридан чувствовал себя так, как будто он пожал руку недобросовестному человеку.
 События последних дней нарушили то состояние прочного внутреннего равновесия, которое всегда было свойственно профессору Ридану. Все началось с этого проклятого «шока». Что же это, наконец, могло быть? Сотни раз ученый припоминал мельчайшие детали необыкновенного случая, стараясь нащупать в них хоть какую-нибудь нить к объяснению. Единственное, что он хорошо помнил, это чувство глубокого отчаяния, внезапно охватившее его в тот момент. Были ли какие-нибудь основания для этого в его мыслях, в логической цепи его теории? Никаких. Никаких сомнений в правильности его концепции не было ни тогда, ни раньше, не было и теперь. Были ли основания физиологического характера для подобных «заскоков» в его психике? Он с негодованием отвергал и это предположение: он знал, чувствовал, что нет таких оснований.
Нет, тут было другое... Какая-то посторонняя сила внезапно ворвалась извне в сознание, овладела на момент его волей, подчинила мысль своему, враждебному влиянию. Но такой силы не знала наука.
Ридан терялся в предположениях. А тут еще вынужденный разговор с неприятным Витковским, появление на сцену вовсе неизвестного человека, рекомендованного завкомом, предстоящие посещения его и конструктора-иностранца, который должен решить судьбу его открытия... Новые люди вовлеклись в орбиту ридановской жизни, вплотную подходили к сокровищу, которое он вынашивал в течение многих лет. Все это беспокоило ученого.
Однако события шли своим чередом. Через день после наркоматских свиданий, когда небольшая ридановская семья сидела в столовой за вечерним чаем, в передней раздался короткий звонок.
Девушки вскочили одновременно. Но на этот раз Анна не дала Наташе выполнить о, что та считала своей обязанностью, Как и все, что относилось к «обслуживанию» ридановской семьи. Анна знала о предстоящих визитах новых, незнакомых людей, чувствовала неспокойное состояние отца и решила быть в курсе этих свиданий, чтобы по возможности предупредить новые волнения, от которых она теперь тщательно оберегала Ридана.
Она вышла и открыла входную дверь. Перед ней стоял тот самый инженер-изобретатель, имя которого было сейчас самым популярным на их заводе.
— Товарищ Тунгусов?! — воскликнула она.
— Вот... видите... — смутился Николай неожиданности. — А я вашей фамилии
так и не спросил тогда… Ну, конечно, он сразу узнал эту замечательную девушку, как сказал о ней диктор завода на совещании. Не раз он поминал, как ловко она тогда осадила го Витковского,
— Входите же, входите... Я очень рад...
— А я, собственно, к профессору Ридану — говорил Николай. — Да позвольте, вы не дочь ли его? — Он вспомнил, что директор сказал тогда: «Дочь профессора».
— Ну, конечно... Меня зовут Анна... Сейчас будет и профессор... Так это вас с ним познакомил нарком? Вот случай-то! Идите сюда...
Она схватила его за руку и втащила за бой в столовую, как большого ребенка.
— Папа, это, оказывается, Тунгусов, тот самый, который у нас на заводе знаменитую сушилку свою будет ставить!
— Вот и прекрасно, — поддержал ее Ридан, — значит, у нас есть с чего начать разговор.
Непосредственность Анны вначале привела Николая в смущение, но затем быстро создала атмосферу непринужденности. Николай почувствовал себя среди друзей, Рндан, подготовленный рассказами дочери изобретателе, увидев инженера, забыл о их волнениях. Такое знакомство представляло для него особый интерес. Говорили, конечно, о сушилке. Медленно подбирая нужные слова, Николай рассказал, как удачно пошло дело после того, как они, по совету Анны, обратились непосредственно к наркому. Да, это именно ей завод будет обязан, если дело закончится успешно. Заказ на лампы уже передан. Витковский, освободившись от ответственности, стал необычайно предупредительным и активным. Эти трусишки всегда таковы...
Анна постаралась перевести разговор на тему, которая должна была больше интересовать отца. Она внимательно слушала доклад Тунгусова тогда, на совещании. Но многое осталось непонятным... В чем, собственно, суть изобретения?
Николай охотно начал объяснять. Ридан, услышав знакомые термины, часто попадавшиеся ему в электротехнической литературе, насторожился. Вот когда он наконец узнает практический смысл многих оставшихся ему неясными понятий! И Ридан, несколько преувеличивая свою неосведомленность, поспешил предупредить собеседника, что он совершеннейший профан в вопросах электротехники. Тунгусов удивился:
— Вот как! А я, признаться, думал, что вы работаете в этой области.
— Нет... Моя стихия — живой организм, физиология. Точнее — нервная система. Мозг.
Николай грустно улыбнулся.
— А я в этих вопросах абсолютный профан... о чем мне и приходилось жалеть... Однако что же тогда означает предложение наркома? Чем мы можем помочь друг другу?
Фраза, произнесенная вскользь, между прочим, не ускользнула от внимания Анны. Со свойственной непосредственным натурам чуткостью она на лету подхватывала главное.
— А почему, скажите, вам приходилось жалеть?
— Видите ли... я изучал действие ультракоротких волн на различные объекты... между прочим, и на биологические. Вот тут-то мне и понадобились кое-какие сведения из физиологии.
Ридан схватился за бородку,
— А с более высокими частотами вам не приходилось иметь дело? — спросил он, застывая, как зритель, ожидающий выстрела на сцене.
— Вы имеете в виду рентген? — решил угадать Николай, подбирая наиболее популярный в медицине вид лучистой энергии.
— Нет.
— Кварц?
— Да... около... — Ридан еще не решился выдать собеседнику точное местонахождение своей «заветной страны»» Но этого «около» было достаточно, чтобы насторожился Николай. Именно тут, где-то около ультрафиолетовых лучей, испускаемых кварцевой лампой, в спектре лучистой энергии находилось «белое пятно», которое он пытался снять, как бельмо, с карты электромагнитных волн при помощи своего детища «ГЧ».
Приходилось ли ему иметь дело с более высокими частотами... Еще бы! Разве не им он посвятил все свои знания, весь опыт конструктора... может быть, жизнь! В высоких частотах кроются тайны, еще не раскрытые человечеством... Да, он сконструировал генератор для таких волн...
— Как?! — вскричал Рндан вне себя от волнения. — Вы получили... эти лучи?
— Я получил... не то, что нужно. Пока дело кончилось неудачей. Но это, разумеется, не конец. Собственно говоря, работа только начата, но основное сделано: найден принцип, остается найти ошибку.
— Слушайте, Николай Арсентьевич...— Ридан уже стоял, изогнувшись над столом, как огромный вопросительный знак. — Так ведь это же... замечательно! Если вы решите эту задачу, тем самым будет решена и моя задача — величайшая проблема власти над организмом... Теперь понятно... Вы говорили наркому об этой своей работе?
— Так... слегка коснулся ее в разговоре.
— Поразительно... Какая необыкновенная прозорливость!.. Однако долг платежом красен. Теперь я должен вам рассказать о своей работе, о том, как я попал в тупик, из которого вы, Николай Арсентьевич, должны меня вывести...
Анна сияла, видя, как воспрянул духом отец, с каким глубоким интересом следил за его речью новый знакомый и как с каждой минутой сближались эти два человека.
Мужчины перешли в кабинет. Тут на просторном письменном столе Ридана появились его диаграммы, кривые, длинные ленты цереброграм — результаты экспериментов и наблюдений, иллюстрирующие электрическую сферу жизни живого организма. Тысячи новых мыслей вихрем кружились в голове Николая. С некоторым смущением он вспоминал о своих примитивных «физиологических» опытах...
Но вот Ридан вооружился связкой ключей и повел гостя в лаборатории, чтобы показать ему аппаратуру.
Впервые в жизни Николай оказался в мастерской физиолога. Входя сюда, он ожидал увидеть сложные, незнакомые ему приборы, с помощью которых ученый извлекал из организма и регистрировал глубокие, едва уловимые процессы жизни. Однако почти все эти усилители, катодные осциллографы, гальванометры и другие электроаппараты, и приборы оказались старыми знакомыми инженера. Он как бы видел их насквозь и безошибочно угадывал назначение этих изящных ящичков, сверкающих никелем и полированным эбонитом.
Николай был удивлен.
— Признаться, я ожидал увидеть у вас более оригинальную аппаратуру. Разве физиология не располагает своими, специфическими приборами? Ведь задачи ее очень своеобразны, я полагаю, и техника должна быть особая. А тут я вижу почти исключительно то же, что применяется в промышленности...
Ридан развел руками.
— Очевидно — так. Я ведь не знаю промышленных применений этих приборов. Вот тут и сказывается разобщенность между нами и техникой. Талантливые конструкторы в наши институты не идут, им чужда физиология, они ее не знают. А среди нас нет техников. Биологические науки больше других оторваны от физики и техники, и в этом — целая трагедия, Николай Арсентьевич! Мы двигались бы вперед гораздо более быстрыми темпами, если бы нам удалось органически соединить эти две разнородные сферы знания, создать свою биотехнику, не ту, конечно, какой мы располагаем сейчас, — приспособленческую и кустарную, — а свою собственную, самостоятельную и именно в биологическом плане развивающую современные достижения физики и химии... Пока что мы хватаем от «готовой» техники то, что более или менее случайно оказывается пригодным для нас. А вспомните, какую грандиозную роль сыграли в развитии биологических наук микроскоп, рентгеновы лучи... А ведь это, собственно, то, что «перепало» нам от физики. Мы сами ничего крупного в технике исследования не сделали и сделать не можем, потому что слабо знаем физику. Ну и приходится нам приспосабливать чужую технику и выкручиваться с помощью «остроумия» и «изящества» наших экспериментов... Это — сизифов труд, Николай Арсентьевич. Мало кто знает о нем...
Но ничего, мы все же идем вперед, обходя физику. Вот вам пример: митогенетическое излучение. Вы, конечно, знаете, что это — лучи, сопровождающие многие биологические процессы и химические реакции. Их открыли мы, физиологи. И как! Пользуясь корешком лука в качестве генератора и другим корешком лука в качестве детектора этих лучей!.. Какова техника! — Ридан добродушно рассмеялся. — А в дальнейшем мы стали изучать их, подвергли спектральному анализу, — это тоже целая эпопея изворотливости и хитроумия, — и нашли им место в гамме электромагнитных волн...
Да, мы идем вперед, несмотря на нашу техническую несамостоятельность. Очевидно, иногда даже опережаем физику. И тогда мы вынуждены ждать, пока она догонит нас, чтобы использовать результаты ее достижений для дальнейшего движения вперед...
Ридан приблизился вплотную к волновавшей его теме.
Никому еще неведомыми путями люди познают друг друга иногда сразу, с первой встречи, с первого разговора. Прозвучит слово, мелькнет жест, улыбка, сложным путем пробежит взгляд — ничего этого не заметит сознание, и ничего, может быть, не удержит в памяти его «официальная часть»... Но уже проскользнули куда-то глубже сознания, в темные подвалы мозга, неуловимые знаки, сигналы — впечатления. И уже какой-то механизм тут же рассортировал их, взвесил и оценил. И даже подвел итог: «принять» или «отвергнуть».
Так рождаются отношения. Так возникает неприязнь или дружба. Так возникает любовь.
А все последующее служит часто только для того, чтобы это возникшее уже отношение принять, реализовать или подавить.
Ридан, собственно, впервые говорил с Тунгусовым. Свидание в наркомате не в счет. Но и тогда, сам не зная почему, попрощавшись с инженером, он вернулся и сказал: «Придите непременно».
А сейчас он уже с трудом сдерживал желание рассказать и показать инженеру все, предложить его располагающему вниманию лучшие плоды своих исканий.
Тунгусов говорил мало. Но по тому, как пристально он рассматривал приборы, подопытных животных, все, что показывал профессор, как он схватывал самую суть того, что видел и слышал, Ридан угадывал в нем не просто заинтересовавшегося новым вежливого посетителя. Это было действенное внимание человека, жадно впитывающего в себя новые знания и понимающего смысл и значение этих знаний. Тунгусов вникал, оценивал и в случаях, когда чувствовал себя компетентным, давал советы, которые приводили Ридана в восторг.
Как долго Ридан ждал встречи с таким человеком! Все эти техники, которые появлялись в его институте, чтобы установить каждый новый прибор и научить профессора и его сотрудников владеть им, которые снисходительно объясняли устройство прибора, оперируя непонятными терминами, чтобы поскорее отбояриться от расспросов,— что стоили эти люди в сравнении с его новым знакомым!
И Ридан рассказал. Тунгусову все свои первоначальные, давнишние еще догадки о существовании каких-то неведомых науке сил, действующих в живом организме, о том, как начал он искать и нашел новую, электрическую основу жизни организма и как наконец открыл способ ею овладеть.
Новый мир, еще смутный, но уже влекущий и захватывающий открывался перед Николаем. Как зачарованный, молча слушал он профессора, и уже зарождались в его пытливом мозгу своеобразные обобщения; физика мертвых тел, с которой он до сих пор имел дело, оживала, приобретала новый смысл.
— Мы еще очень мало знаем о том, какую роль играет электричество в нашей жизни, — говорил Ридан. — Но я убежден, что электричество составляет главную основу всех биологических процессов. Это оно управляет развитием и всеми функциями каждого живого организма... вероятно, и каждого растения. Посмотрите хотя бы на процесс клеточного, деления...
Собеседники в этот момент вошли в цитологическую лабораторию, большую комнату, великолепно оборудованную лучшими современными приборами микроскопии и микрофотографии, электрическими термостатами, аппаратами для окраски препаратов, микротомными приборами для изготовления тончайших срезов и т. д.
Здесь изучались клетки, молекулы тех тканей и веществ, из которых построен живой организм. Каждый день шесть цитологов приходили сюда и садились к своим рабочим столикам, похожим скорее на сложные станки очень точной механики. Усовершенствованные микроскопы позволяли наблюдать не только мертвую материю, но и живые процессы в тканях на оперированных органах животных. Нажимом кнопки в любой момент приводился в действие механизм кинофотоаппарата, заглядывавшего в другой окуляр того же микроскопа, и процесс запечатлевался на пленке. Срезы препаратов выдерживались в сложных химических красителях, и тогда замысловатые по своей форме, совершенно прозрачные и потому невидимые ни в какой микроскоп тельца получали цвет, и контуры, становились видимыми.
Ридан вынул из ящика бюро пачку фотографий и рядами разложил их на столе.
— Вот взгляните, — сказал он. — Это увеличенные микроснимки основных моментов клеточного деления. Вы, конечно, знаете о существовании клеток, которые обладают способностью размножаться путем так называемого «простого деления». Достаточно посмотреть на эти фотографии, чтобы убедиться, что это далеко не простое деление, а чрезвычайно сложный процесс, механизма которого мы еще совсем не знаем.
Впервые перед Николаем одна за другой развертывались подлинные картины этого замечательного, таинственного акта. Вот клетка накануне деления — неправильной формы, как будто измятый яйцеобразный мешочек, наполненный мутноватой жидкостью. В ней плавает другой маленький пузырек, как желток в яйце. Это — ядро. Оно заключает в себе какие-то скомканные обрывки нитей, плавающие в прозрачной плазме. Это — атомы тела. Все спокойно.
Но вот в клетке возникает движение. Странную эволюцию проделывают эти обрывки нитей в ядре: они вдруг соединяются кончиками — один за другим — в одну смятую в комок нить. Потом нить снова разрывается на кусочки уже большего размера. Потом каждый кусочек расщепляется продольно. Так они и плавают парами. А оболочка, заключавшая их, тает и исчезает.
Ридан заглядывает в голубые глаза Тунгусова и видит, как жадно они ощупывают эти движения, возвращаются назад, снова следят, как бы стараясь увидеть где-то тут же, за нитями в мути протоплазмы спрятавшийся смысл этих движений.
 — Вот... начинается главное, — говорит профессор. Он ставит указательные пальцы на противоположные концы клеточного тела. — Смотрите, видите эти места? Тут, собственно, ничего нет. Пожалуй, можно рассмотреть только небольшое сгущение мути вокруг них... Смотрите дальше. Муть начинает располагаться по радиусам от этих двух центров. Это — полюсы. Клетка поляризуется. Радиусы встречаются, соединяются, стягивают один другой...
— Силовые линии электрического поля... — медленно произносит Николай.
— Ну, конечно!.. Смотрите дальше, полюсы притягивают этот комок нитей — каждый к себе. Каждая пара кусочков
ядра под влиянием этого притяжения располагается, очевидно, в середине Междуполюсного пространства, в плоскости экватора, и как только это произошло, пары расстаются, две равные группы ниточек отходят к полюсам, превращаются в новые ядра, а вся клетка разрывается пополам, по экватору, Полюсы, сделав свое дело, исчезают. Из одной «клетки стало две… Ну, что скажете, Николай Арсентьевич? Разве не похоже, «а электрический процесс?
Тунгусов поднял удивленный взгляд на профессора.
— А разве можно сомневаться в этом? Есть для этого какие-нибудь данные? — спросил он.
Ридан взволновался.
— Никаких данных нет. Да я и не сомневаюсь. Но я все же не могу как следует понять, как происходит это притяжение, отталкивание частиц, поляризация и т. д.
— Скажите, Константин Александрович, а вот в промежутке между двумя делениями происходит что-нибудь в клетке?
— Принято думать, что ничего. Она сначала немного растет, увеличивается до нормального размера, потом «покоится». А почему вас интересует этот период?
— Видите ли, то, что вы мне сейчас показали, очевидно, уже результат какого-то процесса, приводящего к возникновению внутри клетки одноименных электрических зарядов. Остальное более или менее понятно: заряды одного знака отталкиваются один от другого и потому располагаются на противоположных концах клеточного пространства. В ядре, находящемся между ними, вследствие индукции возникает заряд противоположного знака, И как только это произошло, между полюсами и ядром возникают силы взаимного притяжения, ибо разноименные заряды всегда стремятся соединиться. Вот полюсы и разрывают ядро на две половины. Это, конечно, общая схема процесса, я в ней еще много неизвестных. Но прежде всего, мне кажется, следовало бы выяснить, как возникли заряды. Тут должно быть какое-то движение, вызывающее их...
— Вот видите, у вас уже намечается путь исследования, — с некоторой завистью сказал Ридан, собирая снимки. Итак, уже в клетке начинается электрическая жизнь. Ее потенциалы здесь, очевидно, ничтожны. Но их количество бесконечно велико, они складываются, растут» Нет такого органа у животных, где бы я не находил с помощью усилителя электрических биений, которые уже сравнительно легко поддаются измерению гальванометром. Но в некоторых случаях организм обнаруживает исключительную способность мобилизовать мощные запасы электроэнергии. Электрический скат, например, может производить такие разряды, которые убивают даже крупных животных на расстоянии в несколько метров. В подобных случаях электрическая система животного проявляется и, очевидно, развивается, как специфическое орудие борьбы за существование. И животное управляет им какими-то органами в зависимости от внешних воздействий — появления добычи, угрозы нападения и т. п.
Такой же способностью обладает электрический угорь. -
Это лишь наиболее яркие примеры проявления электрической деятельности животного. Как видите, уже они говорят о том, какова форма электроэнергии в организме: Это переменный ток высокой частоты и возбуждаемые им электромагнитные волны. Изучая нервную систему, я убедился в том, что это и есть та система, по которой льется электроэнергия. Вместе с нервами она пронизывает весь Организм, приводит в действие каждый мускул, каждый орган Потоки этой энергии бесконечно разнообразны по частоте, каждый мускул приводится в движение только одной определенной группой волн, посылаемых мозгом.
Каждый нерв способен проводить только определенную гамму частот, каждая из которых определяет степень сокращения мускула, степень любой реакции...
Ридан с увлечением изложил Николаю свою теорию, рассказал о знаменитом опыте с кроликами.
— Если импульсы, возникающие в мозгу, есть не что иное как колебания высокой частоты, подобные радиоволнам, — добавил он, — то это значит, что, создав искусственный генератор таких волн, мы наконец впервые сможем полностью овладеть всеми функциями организма, управлять ими.
— На основе резонанса?
— Конечно! Камертон начинает вибрировать, когда до него доходит определенная звуковая волна. В мозгу — миллиарды электрических «камертонов». Направляя на мозг электромагнитный луч нашего генератора, мы сможем, меняя настройку, возбуждать любой из этих «камертонов», то есть вызывать любую функцию в организме.
— Вы правы, — медленно промолвил Николай, стараясь привести в соответствие с привычными представлениями из радиотехники новый для него круг явлений — Итак, выходит, что физика мозга заключается главным образом в приеме и возбуждении электромагнитных волн разной частоты. Я совершенно не знаком с микроструктурой мозга и вообще нервного аппарата, но, судя по тому, что вы говорите, явления электрического резонанса лежат, очевидно, в основе его работы. А в таком случае в мозговом аппарате непременно должны быть какие-то очень подвижные органы настройки, позволяющие мозгу менять волну.
Найти их было бы чрезвычайно важно и для физики: может быть, мы обнаружили
бы здесь какой-нибудь новый принцип высокочастотного резонанса, кроме единственного, известного нам «колебательного контура», на котором основана вся наша радиотехника. А для создания генератора «мозговых волн», о котором вы говорите, это, пожалуй, и необходимо. Надо же знать, каким образом мозг отправляет по нерву именно данную частоту, чтобы привести в действие определенный орган!
Оба собеседника волновались. Николай входил в страну, открытую Риданом, с трепетом ожидая увидеть в ней новые формы уже знакомых ему явлений. Ридан чувствовал, что Тунгусов может приблизить осуществление его идеи. Он готов был объяснять, показывать бесконечно.
— Органы настройки, — говорил он — Как же их найти, если во всем мозге вы не найдете и двух точек, где структура его были бы одинакова или хотя бы обнаруживала в себе какие-нибудь характерные и сходные элементы... Вот вам фотография микроструктур… Вот еще... Их можно привести бесчисленное множество. Вот клетки нервного вещества... Вот их волокна... Ну, что тут может быть органом настройки?! Уж если мы не знаем принципа, по которому здесь осуществляется настройка, то ведь каждая клетка, каждое волоконце могут оказаться этим органом.
— Да, — задумался инженер, рассматривая фотографии тонких срезов мозга.
Очевидно, тут трудно что-нибудь сообразить... Тогда, значит, нужно иначе подойти к вопросу... Скажите, Константин Александрович, все ли органы животного связаны непосредственно с мозгом? Нет ли таких, которые хотя и приходят в действие от мозговых импульсов, но в то же время не связаны с мозгом непрерывным нервным путем?
моментов клеточного делений.
 Окончание
|
|
Категория: Техника - молодёжи | Добавил: admin
|
| Просмотров: 797
| Рейтинг: 0.0/0 |
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ] |
