Николай откинул прозрачный колпак машины и выбрался на дорогу. После искусственной свежести больничного воздуха закружилась голова. Крупные капли дождя с глухим шумом падали на мокрый бетон шоссе и взрывались легкими фонтанчиками. Неожиданно в уши ворвался свист проносящегося мимо грузовика. Николай вздрогнул, и ожившая память в который раз заставила его пройти все снова. ...Был такой же серый день. Мелкий дождь пятнал асфальт темными рябинами. У входа в лабораторию на мокрых песчаных дорожках переступали розовыми лапами голуби и прыгали голенастые воробьи. На этот раз предстояло получить первую партию деталей из перестроенного металла. Когда заканчивали последние приготовления к пуску установки, новый лаборант Митя неожиданно подсунул ему под руку паяльную лампу. Рука до локтя покрылась волдырями. — Вы не могли выбрать более подходящего момента? — Сказал он испуганному Мите, морщась от боли. Впрочем, он давно мог бы доверить все Инке и Бахову, но каждый раз убеждал себя, что его присутствие необходимо. Инка уговорила его, она всегда умела это делать, и он уехал в больницу. Сестра уже заканчивала перевязку, когда его вызвали к телефону. — Это вы, Бахов? В чем дело? — крикнул он в трубку. Чей-то незнакомый голос бился в трубке: — Николай, слушай, у нас беда!.. — Что, Митя снова кого-нибудь поджарил? — попробовал пошутить он. Боль в руке мешала сосредоточиться. — Кто у телефона? И в то же мгновение понял, что говорит Инка. Голос был таким незнакомым, что Николай испугался. — Что случилось? Инка, это ты?.. — В седьмом отсеке фильтров радиация резко возросла.— Она говорила, торопясь и глотая слова. — Температура стенок быстро поднимается... — Спокойно. Главное — спокойно. Давай по порядку. — Десять минут назад в седьмом отсеке неожиданно возросла радиация. — Она говорила теперь более связно, успокоенная его тоном. — Счетчики показывают рассеянное нейтронное излучение, проникающее в шестой и восьмой отсеки. Интенсивность потока плазмы упала... Видимо, что-то нарушено в автоматике защиты. Мы с Баховым выходим в галерею. Связь будем держать по радио... — Подождите, я приеду через двадцать минут! Не делайте ничего до моего приезда... Слышишь ты меня?.. ...Получение сверхчистых, фантастически прочных металлов... Эта идея со студенческих лет не давала ему спокойно жить. Однажды на экскурсии ему удалось увидеть несколько тончайших нитей сверхпрочного железа. Сначала он не поверил, что эти ниточки ошеломляюще прочны, а поверив, потерял покой. Их, эти нити, выращивали, как нежнейшие цветы. И было страшно обидно, что эти нити — все, чего могли добиться целые коллективы ученых. Он понял: необходимо сделать так, чтобы сверхчистого металла было много, очень много — столько, сколько нужно. И тогда уйдут в небо огромные и легкие космические корабли, над проливами повиснут, словно сотканные из паутины, мосты, ввысь поднимутся километровые мачты радиорелейных линий... Нет, он не мог представить себе всех чудес, которые могли бы произойти на земле. После кропотливых исследований и бессонных ночей появилась его идея, сначала смутная и неосознанная, затем все более четкая. Удивительную прочность сверхчистого металла определяет идеальная кристаллическая решетка. И он решил создать эту совершенную кристаллическую решетку, очищая газообразный металл в мощных электромагнитных полях, как очищают от пыли струю зерна, обдувая ее потоком воздуха. Прошло десять лет, прежде чем он увидел свою мечту воплощенной в осязаемые формы экспериментального плазмокристаллизатора. Установка вместила в себя труд десятков тысяч людей... И вот теперь все может рухнуть... Нет, этого не должно случиться! Ему казалось, что он знает плазмокристаллиэатор как свои пять пальцев. Когда на центральном пульте загорались сигнальные лампы и оживали стрелки приборов, он «видел» все, что происходит за многометровыми защитными стенами. Вот в космическом вакууме предкамеры возникла ослепительная молния высоковольтного разряда. В тот момент, когда магнитные поля превратили ее из трепещущего куска небесного пламени в неподвижный тонкий жгут, из микроскопических форсунок в центр жгута врезаются ядра дейтерия — термоядерный запал генератора. Вот отключаются разрядники, и в цепких объятиях электромагнитных полей остается лишь сиреневое дрожащее облако управляемой термоядерной реакции, маленькое искусственное солнце. В пульсирующих полях начинает биться жаркое голубое сердце. Струя газообразного металла — его кровь. Сердце вбирает ее в себя и, сжавшись, выбрасывает в трубу плазмовода нагретый до невероятных температур металл. Плазма движется по гигантской спирали, стиснутая полями — единственными стенками, способными выдержать ее звездную температуру. На пути плазмы фильтры захватывают тяжелые и легкие элементы, оставляя лишь чистый металл. Металл попадает в формовочную камеру и, осаждаясь на стенках формы, превращается в идеально прочную деталь. ...Дорога стремительно бросалась под колеса. Сквозь сетку дождя асфальт казался серой бесконечной лентой, бьющейся на ветру. «Процесс нельзя остановить, не дождавшись естественного конца реакции, — и это главное! Если бы им удалось приостановить повышение радиации, у них было бы время: Почему Инка повесила трубку?.. Конечно, они пошли... Нет уверенности, что фокусирующие обмотки работают нормально. Смогут ли они?.. Впрочем, их двое, у Бажова блестящий аналитический ум...» Иногда Николай, задыхаясь от быстрого бега, распахнул дверь операторской, пульт полыхал красным светом — цветом опасности. Его встретили растерянные лица сотрудников. Инки среди них не было. Он бросил на ходу: — Говорите! Где Волконская? — Она там... — Бахов кивнул в сторону люка. — А я вот здесь... — Ну... — сказал Николай, до боли стиснув спинку кресла. — Мы искали место излучения... седьмой отсек... Она решила, что это седьмой отсек. Там вышли из строя все датчики, а в шестом появилась сильная радиация... Идти стало опасно, и она приказала мне уйти... Я не хотел, но она сказала, что так нужно... Я был вынужден. — Послушайте, — сказал Николай, сдерживаясь, чтобы не закричать. — Перестаньте хлюпать! Вы же ученый. Что вы видели там? И старайтесь говорить яснее. — В четвертом отсеке нам пришлось разрушить блокировку люка. Она сработала из-за повышенной радиации... Доза излучения в пятом в шесть раз превосходила нормальную. Термографы в четвертом показывали повышение температуры трубы плазмовода до сорока градусов. Связь резко ухудшилась из-за ионизации... Существенных нарушений в четвертом не обнаружили. Индикаторы скафандров показали, что защита обеспечивает тридцатиминутное пребывание в отсеках... Я предполагаю, что в седьмом вышли из строя отклоняющие обмотки фильтров... Вот оно! Именно то, чего он смутно боялся. Бахов говорил еще что-то, но Николай его больше не слушал. Если отказали фильтры, значит плазма ударила в стенку и с каждым мгновением грамм за граммом слизывает защитный слой. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы прикинуть время. Сорок минут! Сорок минут, и из них тридцать минут упущено! Значит, все взлетит на воздух через десять минут... — Связь! Есть связь? Вы слышите ее?! — крикнул Николай. И тотчас же услышал треск и шум в динамике и понял, что это и есть связь. Сквозь треск динамика вдруг прозвучал искаженный голос: — Говорю из пятого отсека... Теперь ясно, что в шестом и седьмом отказали отклоняющие фильтры и не включились аварийные обмотки... У меня около десяти минут времени. Я попытаюсь вручную включить аварийные контакторы обмоток... Голос на несколько секунд исчез в гуле и треске разрядов. — В случае неудачи... Неудачи не будет, потому что нельзя... Если я включу только одну обмотку, переместится место удара плазмы в стенку... И тогда у вас будет в запасе еще сорок минут... Голос снова утонул в хаосе шумов. — Инка, слышишь ты меня, Инка!.. — кричал Николай в микрофон. Из динамика вдруг донеслось: — Кто пойдет за мной, должны идти... — Голос исчез... Голос исчез и не вернулся... Николай опустился в кресло, не видя ничего, кроме двух аварийных приборов на матовой стенке пульта. ...Николай мысленно шел вместе с Инкой по длинным отсекам. Он почти физически ощущал тяжесть скафандра и сухость горячего воздуха. Вот она прошла мимо распределительного щита, подошла к люку. Его нужно открыть. Впрочем, блокировка уже снята. Теперь необходимо нагнуться. Это так неудобно в костюме... В висках стучит кровь... Нет, это шум в динамике. Шестой отсек... Шестой! Там должно быть жарко. Слева распределительный щит, а рядом с ним блок контакторов. Хорошо, если работают двигатели, иначе ей придется отсоединять привод и включать вручную. Черт возьми, это невероятно трудно!.. У нее совсем нет времени!.. «Крак!» Николай вздрогнул и поднял голову. Бахов стоял рядом с ним и держал в дрожащих пальцах две половинки сломанного карандаша. Николай заметил мелкие бисеринки пота на его бледном лбу. Он взглянул на свои руки. Они спокойно лежали на белой эмали стола. Стрелки были неподвижны. От пристального взгляда перед глазами у Николая все колебалось в зыбкой дымке. ...Три года назад он так же сидел перед макетом много часов подряд, и стрелки тоже были неподвижны — макет не хотел подчиняться. Тогда Инка помогла ему. Она взяла его за руку, как ребенка, и увела прочь. Они долго шли по пустынной дороге, шли и молчали... И с каждым шагом в нем воскресала надежда. Ему показалось вдруг, что одна стрелка дрогнула. Дрогнула, плавно пошла вверх и замерла на красной черте. Он услышал за своей спиной глубокий вздох и почувствовал испарину на лбу. Все молчали, только треск в динамике нарастал и опадал порывами ветра. «Теперь вторая! Только бы вторая!.. Нет, ждать нельзя!» Николай рывком поднялся, надел скафандр, почувствовал, как он непривычно давит на плечи. Вокруг молча стояли сотрудники. Лаборант Митя смотрел на него круглыми, будто пуговицы, глазами. Все понималось без слов. Митя неловко надел на него шлем, больно оцарапав щеку. Николай подошел к двери и молча ждал, пока ему откроют. Дверь отодвинулась, приоткрыв темный провал, словно в бездну. — Связь, — произнес он в микрофон. Есть связь, — ответил металлический голос в наушниках. — Дежурный у пульта, остальные — в убежище... Следите за седьмым отсеком. Дверь за ним бесшумно задвинулась. В тусклом свете аварийных ламп галерея казалась заброшенным штреком. Он быстро шел мимо змеящихся вдоль стен кабельных жгутов. «Что с ней? Должно быть, ей пришлось скверно... Почему она молчит? Значит, седьмой отсек по-прежнему без изменений». — Слышите меня? — раздался в наушниках голос Бахова. — Что седьмой отсек? — хрипло спросил Николай и замер. — Седьмой без изменений... Как состояние? — Все в порядке. — Николай снова почувствовал тяжесть скафандра и боль в обожженной руке. — Вхожу в первый отсек. Он откинул неплотно прикрытый люк. — Слушайте, Бахов, как там? По-прежнему никакой связи? — спросил Николай, проходя второй отсек, хотя ясно понимал, что, если бы она была, ему сказали бы об этом сразу. — Никакой, — ответил Бахов. «У меня тридцать две минуты. Нужно прибавить ходу». ...Третий отсек встретил его первыми признаками аварии. Термометры наружных стенок кожуха показывали сорок градусов. «Ого, — подумал он, — скоро будет жарко!» Николай старался не думать о том, каково сейчас Инке. Теперь он точно знал, что ей наверняка плохо. Нестерпимо хотелось вытереть пот с лица. Он продолжал идти, чувствуя, как с каждым шагом уходит время. Потом он уже ни о чем не думал, он только шел... В четвертом отсеке термометры показывали шестьдесят пять. Он взглянул на часы — прошло еще три минуты... Связь молчит. Значит, она сделала все, что могла... Четвертый отсек. Он вспомнил сообщение Бахова. Когда они шли здесь, было около сорока. — Алло, вы что-то сказали? — услышал он сквозь треск в шлемофоне. — Вас плохо слышно... — Все нормально, — сказал Николай устало. — Температура в четвертом — шестьдесят пять. — Значит, в пятом должно быть восемьдесят... А в шестом... Слушайте, вам нужна помощь! Вы не выдержите! Сквозь треск Николай уловил испуг в крике Бахова. — А вы выдержите? — Он не мог удержаться от иронии. — ...Я иду следом за вами... — Оставайтесь на месте! Это приказ. — Пожалуйста, не нужно приказов... Николай выключил шлемофон. Теперь он будет ему не нужен. Так легче идти. В горячем безмолвии раздавалось теперь только шарканье подков по бетону и прерывистое, тяжелое дыхание. Индикатор радиации в шлеме начал медленно разгораться. Красный светлячок рос и рос в длину, одно за другим поглощая деления шкалы. Николай первый раз взглянул на него, когда столбик стоял на отметке «30». Тридцать минут до взрыва... «Тридцать минут, и я стопроцентный покойник, — подумал он спокойно. — До взрыва, во всяком случае, дотяну». Неожиданно перед ним вырос люк. Он не сразу понял, что это вход в шестой отсек. Ему казалось, еще не скоро. Николай остановился. Сердце стучало часто и неровно. Может быть, еще есть надежда?.. Только бы живая!.. Николай распахнул люк. Даже сквозь скафандр он почувствовал сухость раскаленного воздуха. Отсюда, от входа, был виден распределительный щит, брошенный кожух привода, аварийный ящик с распахнутой крышкой и разбросанный по полу инструмент... Камера была пуста... Николай бросился к открытому шкафу аварийных пускателей и увидел лежащий на клеммах оплавленный скафандр.... Он не отвел взгляда. Что-то выше, чем его воля, заставило его стоять и смотреть. Он не опустил головы. Он стоял и смотрел на оплавленный скафандр. Он не плакал. Дождь лил за воротник. В промокших ботинках хлюпала вода, а ноги вязли в набухшей от дождя пашне. Одуряюще пахло влажной, теплой землей. Он почти бежал, не замечая хлещущих по ногам и груди колосьев. Лицо его было мокро, на губах ощущался солоноватый привкус... «Только тогда это был пот, едкий соленый пот. И было трудно дышать. Во рту пересохло. Он несколько раз останавливался передохнуть, прежде чем снял кожух привода. Из подшипников редуктора лезла черная пена горелого масла. Видимо, редуктор плотно заклинило. Николай перевел пусковой реостат двигателя на максимальный ток, надеясь толчком провернуть редуктор. Двигатель надсадно взвыл, и из него повалил густой желтый дым. «С двигателем покончено. Придется расклинивать редуктор и проворачивать вручную. — Голова работала четко. — Очевидно, то же пыталась сделать и она, но у нее не было времени...» Николай засунул перчатку в редуктор и растер в пальцах черную смолистую массу. От масла осталась одна сажа. Он достал из аварийного ящика ключи и стал отвертывать муфту, соединяющую редуктор с валом выключателя. Болты подавались туго. Несколько раз ключ соскакивал, и Николай ударялся больной рукой о муфту. Наконец болты были сняты. Двумя ударами разводного ключа он сбил муфту с вала и мгновение стоял обессиленный. Голова кружилась, сердце судорожно колотилось где-то у горла. Время! Время не ждет! Он оттолкнулся от стены и поднял разводной ключ. Теперь предстоит самое трудное: вручную провернуть тяжелый вал пускателя. Николай попытался сделать это, упираясь в шпонку разводным ключом. Налег всем телом. Шпонка неожиданно выскочила, Николай свалился на пол. Нет, так дело не пойдет. Он поплелся к ящику с инструментом и насадил на ключ отрезок стальной трубы. Теперь рычаг стал вдвое длиннее. Николай вставил трубу в отверстие вала и повис на ней. Вал не поддавался. Тогда он уперся ногой в стену и рывком попытался стронуть его с места. Руки неожиданно ослабли, и он снова очутился на полу. В ушах шумело, пелена застилала глаза. Им овладела бессильная ярость. Он поднимался, снова и снова рвал на себя неподатливый рычаг, повисал на нем, снова падал... Наконец стало ясно, что сил больше нет. Он сидел на полу и не мог пошевелиться. Все тело было наполнено тупой, тяжелой болью. На смену злобе пришло равнодушие. И только одна нелепая мысль звенела в воспаленном мозгу: «Почему ты не дождалась меня?..» Он провел языком по вспухшим губам, сглотнул тягучую соленую слюну и очнулся. Нестерпимо хотелось пить. Индикатор под подбородком полыхал ярким рубиновым светом. «Итак, не получилось, — подумал он неожиданно спокойно. — Ну что ж, старина, остается всего один выход». Он взглянул на панельные клеммы. Не было больше усталости и отчаяния. Мозг работал четко. Нужно рассчитать последний вариант, а потом попытаться еще раз. Последний, потому что следует экономить время и силы. Нужно еще успеть подняться к шкафу, встать над клеммами и упасть так, чтобы контакт был надежным. Он вдруг вспомнил: «Кто пойдет за мной, должны идти...» Она, очевидно, хотела сказать, что идти следует вдвоем. Уже тогда она знала, что для нее нет иного выхода... Он с трудом поднялся, подождал, пока утихнет дрожь в коленях. Затем поудобнее ухватился за рычаг и нажал... В то мгновение, когда руки его вновь начали слабеть и он почувствовал, что теряет силы, вал неожиданно тронулся. Тронулся и начал медленно поворачиваться. Николай все ниже опускался вместе с рычагом, пока не понял, что аварийные контакты надежно замкнулись. Сидя на гладком полу, не в силах пошевелиться, он вдруг почувствовал, что рядом кто-то есть, и с усилием поднял голову. Позади него в такой же позе сидел Бахов... Вдруг Николай заметил, что дождь перестал. Он огляделся. Перед ним опушка леса, позади бесконечное поле. Невидимое заходящее солнце бросало сквозь края туч розовый мягкий отблеск. Вокруг было безмятежно тихо, лишь в глубине леса одиноко попискивала птица. Неожиданно он услышал за деревьями шорох шагов и тонкий детский голос, спрашивавший кого-то: — Папа, а ты сильнее орла? — Сильнее. Человек всех сильнее на свете. Николай увидел между деревьями две фигуры — большую и маленькую. Из-за туч на мгновение сверкнуло солнце и опалило поле огненным отблеском. — Пап, а солнца ты сильнее? — снова спросил детский голос. — Нет, брат, — ответил папа и тихо рассмеялся. Николаю вдруг захотелось подойти к ним и рассказать, что, когда нужно, человек бывает сильнее солнца. Но они уже прошли мимо, только между деревьями мелькнули еще раз две фигуры — большая и маленькая.
...Получение сверхчистых, фантастически прочных металлов... Эта идея со студенческих лет не давала ему спокойно жить. Однажды на экскурсии ему удалось увидеть несколько тончайших нитей сверхпрочного железа. Сначала он не поверил, что эти ниточки ошеломляюще прочны, а поверив, потерял покой. Их, эти нити, выращивали, как нежнейшие цветы. И было страшно обидно, что эти нити — все, чего могли добиться целые коллективы ученых. 
Николай опустился в кресло, не видя ничего, кроме двух аварийных приборов на матовой стенке пульта.