Ветер с полей обдувал дымящийся металл ракеты. Глухо щелкнув, открылась дверь. Первым вышел мужчина, потом женщина с тремя детьми, за ними остальные. Все пошли через марсианские луга к недавно построенному поселку, но мужчина с семьей остался один. Ветер шевелил ему волосы, тело напрягалось, словно еще погруженное в безмерность пустоты. Жена стояла рядом; ее била дрожь. Дети, как маленькие семена, должны были врастать отныне в почву Марса. Дети смотрели снизу вверх в лицо отца, как смотрят на солнце, чтобы узнать, какая пора жизни пришла. Лицо было холодным, суровым. — Что с тобой? — спросила жена. — Вернемся в ракету. — И на Землю? — Да. Ты слышишь? Стонущий ветер дул, не переставая. Что, если марсианский воздух высосет у них душу, как мозг из костей? Мужчина чувствовал себя погруженным в какую-то жидкость, могущую растворить его разум и выжечь воспоминания. Он взглянул на холмы, сглаженные неумолимой рукой времени, на развалины города, затерявшиеся в море травы. — Смелее, Гарри, — отозвалась его жена. — Уже слишком поздно. За нами лежит шестьдесят пять миллионов миль, если не больше. Светловолосые дети разноголосо щебетали под сводом марсианского неба. Им отвечали свист и шипение ветра в жесткой траве. Мужчина схватился за чемоданы. — Идем, — произнес он, как человек, стоящий на берегу моря и готовый плыть и утонуть. Они двинулись к поселку.
Семейство называлось: Гарри Биттеринг, его жена Кора, их дети Дэн, Лора и Дэвид. Они жили в маленьком белом домике, ели вкусную пищу, но неуверенность ни на минуту не покидала их. — Я чувствую себя, — нередко говорил Гарри, — как глыба соли, тающая в горном потоке. Мы не относимся к этому миру. Мы люди Земли. Здесь — Марс. Он предназначен для марсиан. Давай улетим на Землю. Жена отрицательно качала головой. — Землю могут взорвать бомбой. Тут мы в безопасности. Каждое утро Гарри проверял все вокруг — теплую печь, горшки с кроваво-красными геранями, — что-то вынуждало его к этому, словно он ожидал: чего-то вдруг не хватит. Утренние газеты еще пахли краской, прямо с Земли, из ракеты, прилетавшей каждое утро в 6 часов. Он развертывал газету перед тарелкой, когда завтракал, и старался говорить оживленно. — Через десять лет нас будет на Марсе миллион или больше. Будут большие города, все! Нас пугали, что нам не удастся. Что марсиане прогонят нас. А разве мы здесь видели марсиан? Ни одного, ни живой души. Правда, мы видели города, но покинутые, в развалинах, не правда ли? — Не знаю, — заметил Дэв, — может быть, марсиане тут есть, но невидимые? Иногда ночью я словно слышу их. Слушаю ветер. Песок стучит в стекла. Я вижу тот город, высоко в горах, где когда-то жили марсиане. И мне кажется, я вижу, как там вокруг что-то шевелится. Как ты думаешь, отец, не рассердились ли на нас марсиане за то, что мы пришли? — Вздор! — Биттеринг взглянул в окно. — Мы безобидные люди. В каждом вымершем городе есть свои призраки. Память... мысли... воспоминания... — Его взгляд снова обратился к холмам. — Вы смотрите на лестницы и думаете: как выглядел марсианин, поднимавшийся по ним? Смотрите на марсианские рисунки и думаете: как выглядел художник? Вы сами себе создаете призраки. Это вполне естественно: воображение... — Он прервал себя. — Вы опять рылись в развалинах? — Нет, папа. — Дэв пристально разглядывал свои башмаки. — Помните, вы должны держаться от них подальше. Передай мне джем. — Я чувствую, что-то должно случиться, — прошептал Дэв. «Что-то» и случилось в тот же день, к вечеру. Лора бежала с плачем через весь поселок. В слезах она вбежала в дом. — Мама, папа, на Земле беспорядки! — рыдала она. — Сейчас по радио сказали... Все космические ракеты погибли! Ракет на Марс больше не будет, никогда! — О Гарри! — Кора обняла мужа и дочь. — Ты уверена, Лора? — тихо спросил отец. Лора плакала. Долгое время слышался только пронзительный свист ветра. «Мы остались одни», — подумал Биттеринг. Его охватила пустота, захотелось ударить Лору, крикнуть: неправда, ракеты прилетят! Но вместо этого он погладил головку дочери, прижал к груди, сказал: — Это невозможно, они прилетят наверное. — Да, но когда, через сколько лет? Что теперь будет? — Мы будем работать, конечно. Трудиться и ждать. Пока не прилетят ракеты.
В последние дни Биттеринг часто бродил по саду, одинокий, ошеломленный. Пока ракеты ткали в пространстве свою серебряную сеть, он соглашался примириться с жизнью на Марсе. Ибо каждую минуту он мог сказать себе: «Завтра, если я хочу, я вернусь на Землю». Но сейчас сеть исчезла. Люди остались лицом к лицу с необъятностью Марса, опаляемые зноем марсианского лета, укрытые в домах марсианской зимой. Что станется с ним, с остальными? Он присел на корточки возле грядки; маленькие грабельки в руках у него дрожали. «Работать, — думал он. — Работать и забыть». Из сада он видел марсианские горы. Думал о гордых древних именах, которые носили вершины. Несмотря на эти имена, люди, спустившиеся с неба, сочли марсианские реки, горы и моря безыменными. Когда-то марсиане строили города и называли их; покоряли вершины и называли их; пересекали моря и называли их. Горы выветрились, моря высохли, города стояли в развалинах. И люди с каким-то чувством скрытой вины давали древним городам и долинам новые имена. Ну что ж, человек живет символами. Имена были даны. Биттеринг был весь в поту. Огляделся и никого не увидел. Тогда он снял пиджак, потом галстук. Он аккуратно повесил их на ветку персикового дерева, привезенного из дому, с Земли. Он вернулся к своей философии имен и гор. Люди изменили их названия. Горы и долины, реки и моря носили имена земных вождей, ученых и государственных деятелей: Вашингтона, Линкольна, Эйнштейна. Это нехорошо. Старые американские колонисты поступили умнее, оставив древние индейские имена: Висконсин, Юта, Миннесота, Огайо, Айдахо, Милуоки, Оссео. Древние имена с древним смыслом. Задумчиво вглядываясь в далекие вершины, он размышлял: вымершие марсиане, может быть, вы там?.. Подул ветер, стряхнул дождь персиковых лепестков. Биттеринг протянул смуглую, загорелую руку, тихо вскрикнул. Прикоснулся к цветам, поднял несколько цветов с земли. Шевелил их на ладони, гладил, шевелил снова. Наконец окликнул жену: — Кора! Она появилась в окне. Он подбежал к ней. — Кора! Эти цветы... Видишь? Они другие! Не такие! Это не цветы персика! — Не вижу разницы, — ответила она. — Не видишь? Но они другие! Я не могу этого определить. Может быть, лишний лепесток, может быть, форма, цвет, запах... Дети выбежали из дома, следили, как отец бегает от грядки к грядке, как выдергивает то лук, то морковь, то редиску. — Кора, иди сюда, посмотри! Они разглядывали лук, морковь, редиску. — Разве морковь бывает вот такая? — Да... Нет... — Она колебалась. — Не знаю. — Ты знаешь... Лук не лук. Морковь не морковь. Вкус такой же, но другой. Запах не такой, как раньше. Он почувствовал, как бьется у него сердце. — Кора, что это? Что случилось? Мы должны уйти отсюда! Он забегал по саду, каждое дерево ощутило его руку. — Розы! Розы! Становятся зелеными! Они стояли, глядя на зеленые розы. А через два дня в комнату вбежал Дэн. — Идите посмотрите на корову! Я доил ее и увидел... Идите! Они пришли в сарай. У коровы рос третий рог. Газон перед домом слегка, едва заметно, отливал фиолетовым, как весенняя сирень. — Нужно уходить, — произнес Биттеринг. — Этого нельзя есть безнаказанно, мы превратимся тоже кто знает во что! Я этого не позволю. Нам остается только одно: уничтожить все овощи. — Но они ведь не ядовиты! — Ядовиты. Яд в них тонкий, очень тонкий. Его немного, чуть-чуть. Но трогать их нельзя. Он нерешительно разглядывал домик. — Даже дом. Может быть, его изменил ветер. И воздух. И ночные туманы. Стены, полы — все изменилось! Это уже не дом для человека! — Ах, это твое буйное воображение! Он надел пиджак, завязал галстук. — Я пойду в город. Нужно что-то сделать. Вернусь скоро. — Гарри, подожди! — окликнула его жена. Но он уже ушел.
В городке, на затененных ступеньках, ведущих в зеленную лавку, сидело, беспечно болтая, несколько человек. Биттерингу вдруг захотелось выстрелить в воздух, разбудить их. «Что вы делаете, глупцы? — подумал он. — Сидите тут? Вы слышали новость: мы пленники чуждой нам планеты! Действуйте! Вам не страшно? Вы не боитесь? Что вы хотите делать?» — Как поживаешь, Гарри? — окликнули его. — Садись с нами. — Погодите, — возразил он. — Вы слышали недавние новости, да? Они засмеялись, кивая головами. — Что вы намерены делать? — Делать? А что тут можно сделать? — Построить ракету, вот что! — Ракету? Чтобы опять вернуться к прежним тревогам? О нет! — Вы должны! Вы видели цветы персика, розы, траву? — Конечно, — ответил один из сидевших. — И не боитесь? — Не очень. Мы не заметили. Кажется, нет. Ему захотелось плакать. — Вы должны работать вместе со мной. Если мы останемся здесь, мы тоже изменимся. В воздухе что-то есть. Марсианский вирус... разве я знаю? Семена, пыльца... Вы слышите? Они молча глядели на него. — Сэм! — обратился он к одному из них. — Да, Гарри? — Ты поможешь мне строить ракету? — У меня есть куча железа и кипа чертежей. Я уступлю... Все засмеялись. — Сэм, — сказал вдруг Биттеринг, — глаза у тебя... — Что с ними, Гарри? — Раньше они были серые, правда? — Зачем ты спрашиваешь? — Теперь они золотистые. — Неужели? — уронил Сэм. — И ты стал выше и стройнее! — Может быть. — Сэм, почему глаза у тебя пожелтели? — А какого цвета они были у тебя? — спросил Сэм. — У меня? Голубые, конечно! — Ну, так посмотри. — Он подал ему зеркальце. Биттеринг поколебался, затем поднес зеркальце к глазам... — Вот видишь, что ты наделал? — укоризненно заметил Сэм. — Разбил мое зеркальце.
Гарри Биттеринг переселился в мастерскую и начал строить ракету. В широко раскрытых дверях останавливались люди, переговаривались и шутили приглушенными голосами. Иногда помогали ему поднять или передвинуть что-нибудь. Но чаще только смотрели все более золотистыми глазами. Приходила Кора, приносила в корзине завтрак. — Я этого не хочу, — твердил он. — Буду есть только запасы с Земли. То, что мы привезли с собой. Не то, что выросло в огороде. Жена смотрела на него. А он не смотрел на нее и разворачивал свои чертежи. — Гарри! Гарри! — жалобно повторяла она. — Мы должны уйти отсюда. Должны! Ночи были полны ветра, струящегося в блеске лун сквозь море трав в пустых полях, сквозь клетки городов, покоящихся уже 120 веков. В поселке домик Биттерингов с дрожью ждал и боялся перемен. Лежа в постели, Гарри чувствовал, как удлиняются у него кости, как они изменяют форму, размягчаются, словно плавящееся золото. Спящая рядом жена была смуглая, золотоглазая. Она спала спокойно; спали в своих кроватках бронзово загорелые дети. А ветер зловеще свистал в изменившихся персиковых деревьях, волновал сиреневую траву, срывал с роз зеленые лепестки. На востоке появилась зеленая звезда. Странные слова сорвались у него с губ. — Иоррт... Иоррт... — повторял он. Это было марсианское слово. Он не знал этого языка. Посреди ночи он вскочил с постели, набрал номер археолога Симпсона. — Скажите, что значит слово «иоррт»? — Да ведь это древнемарсианское название нашей Земли. А почему вы спрашиваете? — Просто так. Трубка выпала у него из рук. «Алло, алло, алло, — повторяла она, пока он вглядывался в зеленую звезду. — Биттеринг! Отзовитесь, Гарри!»
Дни шли, полные железного лязга. Он собирал железный каркас ракеты с неохотной помощью троих равнодушных мужчин. Через час он уже чувствовал себя усталым, должен был отдыхать. — Это действует горный воздух, — говорили ему, смеясь. Через несколько дней жена сказала тихо: — Гарри, запасы кончились. Ничего не осталось. Я принесла тебе марсианскую пищу. Биттеринг тяжело сел. Взял сандвич, развернул, осмотрел, начал есть. — Отдохни сегодня, говорила жена. — Нынче так жарко. Дети хотят идти на канал, поплавать. Идем с нами. — Нельзя тратить время. — Только часок, — настаивала она. — Купанье тебе поможет. Солнце жгло, день был безветренный. Они шли по берегу канала, отец, мать, дети в купальных костюмах. Потом сели. В глазах жены и детей Гарри увидел золото. Раньше они не были золотыми. Его пронизала дрожь, растаявшая в лучезарных потоках зноя. Гарри вытянулся на траве. Он слишком устал, чтобы бояться. — Кора, — спросил он, — давно ли глаза у тебя стали золотыми? — Они всегда были такими. — Нет. Три месяца назад были карие. Они лежали на солнце. — А у детей? — спросил он. — Тоже золотые? — Когда дети растут, цвет глаз у них иногда меняется. — Может быть, мы тоже дети. Для Марса, во всяком случае. Удачная мысль! — Он засмеялся. — Пойдем купаться. Они спустились в воду. Он погружался все глубже до самого дна, словно золотистая статуя. Ему захотелось растянуться на дне и лежать в зеленой тиши, в спокойствии. Поднимаясь на поверхность, он смотрел в небо. «Там, на равнине, — думал он, — струится огромная марсианская река, и в нее погружены мы все, наши каменные дома и деревянные хижины, а она течет и омывает наши тела, удлиняет нам кости...» На берегу сидел маленький Дэн, глядя на отца. — Утха, — сказал он вдруг. — Что ты говоришь? — спросил отец. Мальчик улыбнулся. — Ты же знаешь. Это по-марсиански «отец». — Где ты этому научился? — Не знаю. Нигде. Утха! — Чего ты хочешь? Мальчик не решался сказать. — Я... Мне хотелось бы... переменить имя. Мать подошла к ним. — Разве имя Дэн тебе не нравится? Почему? Дэн нетерпеливо шевельнулся. — Вчера ты кричала: «Дэн, Дэн, Дэн!», а я словно и не слышал. Думал, что это не ко мне. У меня есть другое имя, и я хочу им называться. Биттеринг слушал внимательно, с бьющимся сердцем. — Какое же это имя? — Линнл. Красивое, правда? Можно мне так называться? Можно? Ты позволяешь? Биттеринг вытер себе лоб. Он думал о ракете: строил ее одиноко, одинокий даже среди собственной семьи, слишком одинокий... Услышал слова жены: «Почему бы нет?» Услышал собственные слова: «Конечно, можешь называться так». — Э-э-э-эй! — обрадованно завопил мальчик. — Я Линнл! Я Линнл! — И заплясал через весь луг. Биттеринг взглянул на жену. — Зачем мы сделали это? — Не знаю, — ответила она. — Он хорошо придумал, правда? Они пошли в горы. Бродили по древним, извилистым, мозаичным тропинкам среди все еще бьющих фонтанов. Они очутились перед небольшой заброшенной марсианской виллой с чудесным видом на долину. Она стояла на вершине холма. Веранда из голубого мрамора, обширные залы, в саду — бассейн. Здесь было прохладно. Марсиане не признавали больших городов. — Как здесь хорошо! — воскликнула жена Биттеринга. — Что, если провести тут все лето? — Вернемся, — ответил он. — Вернемся в поселок. С этой ракетой еще много работы. Однако в этот вечер его не покидали мысли о прохладе виллы из голубого мрамора. С течением времени ракета начала терять смысл. Горячка спадала. Иногда он думал об этом со страхом, но зной, и пьянящий воздух, и ночной ветер делали свое. В один из дней до него донеслись голоса людей, стоявших у порога мастерской. Биттеринг вышел за порог. Он увидел вереницу грузовиков, набитых вещами, детьми. Грузовики медленно двигались по пыльной улице. — Все выезжают в горы. На лето, — сказал ему кто-то — А ты, Гарри? — У меня работа. — Работа! Ракету можно закончить и осенью, когда будет прохладней. Биттеринг тяжело вздохнул. — Каркас уже почти закончен. — Осенью тебе будет легче. «Осенью будет легче, — подумал и он. — Времени хватит». — Едем, Гарри! — звали его все. — Ладно, — ответил он, чувствуя, как его воля тает в густом от зноя воздухе. — Ладно. Едем. — Там есть вилла над каналом. Знаете, канал Тирра,— сказал кто-то. — Ты говоришь о канале Рузвельта? — Тирра. Это старое марсианское название. Я нашел такое место в горах Пиллан... — То есть в горах Рокфеллера? — спросил Гарри. — Я говорю — в горах Пиллан, — возразил Сэм. — Да, — произнес Биттеринг, утопая в густом, как жидкость, зное. — В горах Пиллан. На следующий день все помогали грузить машину. Вещи носили Лора, Дэн и Дэвид. Вернее — Ттил, Линнл и Верр, ибо так они захотели теперь называться. Мебель оставили в белом домике. — Она годилась для Бостона, — заметила мать. — Даже для этого дома. Но там, на вилле? Нет. Мы вернемся к ней осенью. Биттеринг был спокоен. — Я уже знаю, какая мебель нам понадобится на вилле, — сказал он, помолчав. — Большая и удобная. — А твоя энциклопедия? Ты возьмешь ее? Биттеринг отвернулся. — Я приеду за ней на той неделе. Закрыли воду, газ, заперли окна и двери, двинулись к машине. Отец взглянул на багаж. — Черт возьми, немного, — вскричал он. — В сравнении с тем, что мы привезли на Марс, — горсточка! Включил мотор. Некоторое время смотрел на белый домик. Захотелось подбежать к нему, потрогать, проститься с ним. Показалось, что они отправляются в дальний путь, что оставляют здесь нечто, к чему никогда уже не вернутся, чего никогда полностью не поймут. Лето осушало каналы. Лето шло по полям, как пожар. Дома опустевшего поселка рассыхались и трескались. В мастерской ржавел остов ракеты. Поздно осенью на склоне близ виллы стоял очень смуглый, золотоглазый Биттеринг. Он смотрел в долину. — Пора возвращаться, — напомнила ему жена. — Да, но мы не поедем, — тихо ответил он. — Незачем. — А твои книги? — спросила она. — Твои лучшие костюмы? Она сказала: «А твои иллес, твои иор уэле рре?» — Поселок пуст, — ответил он. — Никто не возвращается. Незачем. Дочь ткала ковры, сыновья извлекали странные, древние мелодии из древних флейт, их смех пробуждал эхо в мраморной вилле. Биттеринг смотрел на поселок в долине. — Какие странные, какие смешные дома были у этих пришельцев с Земли! — Других они не знали, — ответила жена. — А какие они были сами! Хорошо, что они ушли. Они переглянулись. Слова, произнесенные ими, поразили их. Потом оба засмеялись. — Куда они ушли? Оба задумались. Он взглянул на жену. Она была высокая, смуглая, стройная, как ее дочь. Она смотрела на него, и он 'казался ей молодым. Как старший сын. — Не знаю, — сказала она. Они отвернулись от долины. Взявшись за руки, молча пошли по тропинке, покрытой тонким слоем холодной, свежей воды. Через пять лет после этого прилетела ракета с Земли. Дымясь, она опустилась в долину. Из нее выскочили шумные, возбужденные люди. — Война окончена! Мы принесли вам помощь! Но дома, лавки, персиковые сады молчали. А в заброшенной мастерской виднелся недоконченный, заржавленный остов ракеты. Новоприбывшие начали с поисков среди холмов. Капитан устроил свою штаб-квартиру в опустелом баре. Туда явился с докладом первый из разведчиков. — Поселок пуст, сэр, но мы нашли живые существа, туземцев. В горах. Они высокие. Золотоглазые. Марсиане. Они очень кротки и дружелюбны. Мы немного поговорили с ними. Они легко учатся нашему языку. Я уверен, что отношения с ними наладятся. — Высокие, да? — задумчиво повторил капитан. — Сколько их? — Человек шестьсот-восемьсот. Они живут в горах, в мраморных развалинах. Смуглые, тонкие, стройные. На вид здоровые. Женщины у них красивы. — Не говорили ли они, что случилось с жителями поселка? — Не имеют ни малейшего понятия. — Странно. Вы не думаете, что эти марсиане истребили их? — Они выглядят удивительно кроткими. Может быть, была какая-нибудь эпидемия, болезнь... — Возможно. Одна из тех тайн, которых мы никогда не разгадаем. Капитан окинул взглядом комнату, поглядел на запыленные окна, на голые вершины гор, на играющие блеском каналы, прислушался к тихому шороху ветра. Потом, опомнясь, ударил ладонью по развернутой перед ним большой карте. — Работы перед нами много. — Его голос звучал мерно и тихо, а солнце садилось за голубые холмы. — Нужно строить новые поселки, шахты, брать образцы для бактериологических исследований. Составлять заново карты, давать новые названия горам, рекам и всему прочему. Поработать воображением. Что, если мы назовем эти горы — горами Линкольна, этот канал — каналом Вашингтона? И почему бы не назвать эту долину именем Эйнштейна, а вон ту, дальше... Вы меня слышите, лейтенант? Первый офицер с усилием отвел глаза от тонкой голубой дымки, окутывающей далекие склоны. — Что? Да, я вас слушаю, капитан.
В
Д